— Откуда мне знать? Я с ней не ходил чай пить.

— Настоящий актер целиком отдается только искусству, — впервые вступил в разговор усатый.

— Простите, ваше имя-отчество?

— Не важно. Я человек посторонний. Ко всему, что здесь произошло, отношения не имею.

— И Федоровскую не знали?

— Никого он не знал! — взвизгнул Никита Никодимович.

— Время интервью закончено.

— Но еще остались вопросы.

— Никаких вопросов! У меня дела, траур и. привет Черкасовой!

Режиссер стремглав пронесся мимо Горчакова. Усатый усмехнулся и пожал Александру на прощание руку.

Как быстро пролетают дни. Однако сегодняшний напомнил Горчакову мгновение: вроде бы только-только наступило утро, а уже глядь — вечер! С другой стороны — сколько всего сегодня случилось! И вот он уже дома, в любимом мягком кресле, пьет из большой кружки чай. Но мозг не прекращал работу, дело Федоровской принимало все более запутанный характер.

Зачем Корхов послал его в театр? Ничего существенного режиссер Степанов ему не сообщил. Ничего?!

Горчаков еще раз проанализировал то, что услышал от Никиты Никодимовича. Основной его мыслью было то, что в актерской среде не убивают. Но ведь актеры не святоши, им свойственны те же страсти и пороки, что и другим людям. Степанов идеализирует людей искусства? Нет, он явно имел в виду другое: Зинаиду Петровну убили не за то, что она перешла кому-то дорогу на театральной сцене. Она чем-то занималась еще. Чем?..

Подозрителен его приятель с большими усами. Он упорно отрицает свое знакомство с Федоровской, хотя Лика утверждала иное. Зачем ему скрывать, если ни в чем не виноват?

Странный разговор был между этими двумя. Горчаков постарался по памяти воспроизвести его как можно точнее:

— …ничем не выдать себя.

— А если они докопаются? Там ведь не дураки.

Первую фразу произнес тип с большими усами, вторую — Степанов. Чего так боится режиссер? И кто эти «не дураки»? И вообще, о чем речь?

Их разговор явно не предназначался для чужих ушей. Почему же дверь оказалась приоткрытой? Кто-то промелькнул в коридоре. Если раньше Горчаков не был до конца в этом уверен, то теперь не оставалось ни тени сомнения. Итак, некто приоткрывает дверь и пытается подслушать. Затем обращает внимание на шаги по лестнице и бежит. Вероятно, так.

Течение мыслей было прервано появлением служанки. Лена вошла с виноватым и просящим видом.

— Александр Николаевич?..

— Ну?

— Можно. поиграть с вашим героем?

Александр отнесся спокойно к несколько обескураживающей просьбе. Он лишь зевнул и отрицательно качнул головой:

— Не сегодня. Устал, много дел переделал.

— Тогда я пойду к инженеру Щербинину? Он не откажет.

— Ох, Лена доведут тебя до беды Цеткин и Коллонтай.

— Александр Николаевич, миленький, завтра утром я вернусь. И глаз не раскроете, а завтрак уже будет на столе.

— А как отреагирует жена Щербинина? Ей это вряд ли понравится.

— Ее вызвали в Чернянку (административный центр в Белгородской области. — прим. авт.). Какой-то тяжелый случай.

— Ладно, иди к Щербинину.

— Спасибо! — захлопала в ладоши Лена.

— Но потом не забудь зайти к его жене.

— Зачем?

— Пусть осмотрит. Не принесла ли чего? Муж-инженер калечит, жена-доктор лечит.

— Типун вам на язык, Александр Николаевич, — воскликнула Лена и убежала.

Горчаков был рад остаться один. Никто больше не помешает ему сосредоточиться на деле убитой актрисы.

В который раз он попытался выстроить хоть какую-то схему расследования. Не получалось! Слишком мало фактов.

Нет, не случайно начальник полиции предложил ему отправиться в театр! Или. намеренно сбил со следа? Он — ищейка, ему надо быть первым.

Вконец обессиленный от дум, Александр в качестве успокоительного выпил рюмочку коньяка и упал на кровать. Все — завтра! Сейчас хоть немного забыться. Он не знал, что забыться не удастся, и ночь станет полна неожиданностей!

Легкий шорох. Словно кто-то крался к нему. С детства Александр привык спать чутко, мать и отец предупреждали:

— Будь готов, Сашенька, ко всему. В любой момент могут прийти плохие люди.

Плохие люди появлялись постоянно: с винтовками, штыками, пистолетами, высокие и маленькие, с бородами и без бород, в потертых зипунах и кожаных куртках. Война есть война!

Говорят, с окончанием войны исчезает и кошмар. Увы, остаются его неискоренимые следы в сознании, как вечная печать от пережитых испытаний: убийств, голода, скитаний по белому свету. И память заставляет проходить весь путь заново, проходить от начала до конца. Реальность исчезает, превращаясь в мир душевных мук.