— Благодари Бога, что не живешь в тоталитарном мире.

«А есть разница?»

Перед глазами Горчакова возник знакомый несуразный силуэт карлика. Подбоченившись, уродец поглядывал победно, вызывающе и опять обещал скоро прийти.

«Нет уж, лучше как здесь, чем — как там!»

— Так ты точно решил продолжать?

— Точно! И сейчас надо еще раз встретиться со Степановым, а так же с Прохоренко и Лапиным. Они, как никто, знали Федоровскую. Вдруг выясню какую-нибудь важную деталь? Не зря Корхов меня туда посылает, ох не зря.

— Действуй, но и с начальником полиции будь начеку, не откровенничай. Да, твое слово. Засунь его куда подальше. Сам Корхов с тобой сокровенным не поделится.

— Я пошел?

— Еще одно. Моего мужа сегодня не будет. Прислугу я отпустила на целый день. Так что.

— Так что? — с тихим ужасом произнес Александр.

— С часу до трех можно отобедать у меня. Постарайся, жеребец, поработай по полной программе.

Рядом как будто раздался язвительный смех Лены. Она торжествовала!

— Перенесем на завтра, дорогая. Я вымотан работой, ночным происшествием и прочим.

Черкасова окинула «жеребца» подозрительным взглядом.

Сегодня возле тетра было спокойно. У служебного входа Горчаков опять встретил охранника-гориллу. Тот глядел на посетителя сурово, уничижительно.

— Подвели вы меня, сударь. Досталось от Никиты Никодимовича.

— За что? — Александр старался быть искренним в своем удивлении.

— Я думал, вы из газеты.

— Да, из газеты. Вот удостоверение.

— Из другой газеты.

— Понятия не имею, о чем вы думали. Но представителя «Оскольских вестей» пропускают везде. И снова мне нужен Никита Никодимович. Кроме того — госпожа Прохоренко и господин Лапин. Александр ожидал злобного рычания, однако охранник лишь недовольно буркнул:

— Проходите. Только вам придется обождать. Собрание труппы.

«Отлично! Послушаю, что скажут о Зинаиде Петровне ее коллеги».

Он заглянул в большой, наполовину заполненный зал, незаметно примостился в последнем ряду и полностью сконцентрировался на происходящем. Естественно вспоминали покойную. Выступал полный мужчина, огненно-рыжий с таким красным лицом, что хоть поджигай от него. Сначала Горчаков решил, это у толстяка из-за болезни, или от волнения. Потом понял: он под крепкой мухой. Александр узнал его — известный в городе комик. Говорят, его «девичья» фамилия Чертиков. Но он ее сменил, стал Содомским. Заявляет, что из дворян, а разные завистники брешут, будто отец его был кочегаром, а мать прачкой. Содомский злился и даже давал по этому поводу опровержение в «Оскольских вестях». Отправить бы его в СССР, где человеку с дворянской биографией дорога уготована в ад! К великому счастью для Содомского жил он в иной стране.

Горчакову повезло: он попал в зал, когда траурная речь только началась. Содомский мутноватым взглядом обвел коллег, затем провел ладонью по огненному лицу и заголосил:

— Зина!.. Зиночка!..

Так продолжалось несколько раз, пока из зала не послышалось:

— Либо говори, либо прекращай истерику.

— Кто смеет прерывать артиста?! — баском прокатилось по залу. — Я прощаюсь с ней! Слышу ее ласковый голос: работай, Содомский, создавай образы-шедевры. Ты можешь! Зинульчик! Что за актрисищей ты была! Конечно, не Ермолова, не Стрепетова, не Грета Гарбо. Но для нашего тетра сойдет. то есть для нашего театра ты звездила. А театр наш — это. по правде говоря — говно собачье. И режиссер никудышный.

— Что? Как вы смеете?! — вскочил Никита Никодимович.

— Ругается! Тьфу на тебя! Кто это только придумал: в «Бесприданнице» Лариса показывает зрителям голый зад. Это тебе что. бордель во Франции?

— Это новые веяния в режиссуре, — завизжал режиссер.

— Скоро весь мир будет смотреть только секс! Секс станет культом, символом, средством заманивания зрителя в зал. Мы утрем нос Советам. Мейерхольд (известный представитель авангардного искусства. — прим. авт.) помрет от зависти.

— Понимает, — довольно захохотал Содомский. — А раз так, то следовало бы идти до конца. Лариса не только зад показывает, но и кое-что еще. И я бы посмотрел на голую Зинку. Упокой ее душу, Господи!.. Тогда бы я сказал: молодец, Никита Никодимович! Так держать!

— Начал за упокой, а кончил за здравие, — послышались голоса.

— А вот вы, други, задумывались над судьбой нашего театра?.. Сейчас водички хлебну, то в горле пересохло.

Он достал миниатюрный штофчик, отхлебнул из горлышка. Горчаков засомневался, что там вода.

— Так о чем-то бишь я?..

— О судьбе театра.

— Судьба моя, судьба — злодейка, — вдруг запел Содомский. — Я не уверен, что Ксюшка Прохоренко так же здорово сыграет Ларису. Масштаб не тот! У Зины зад был круглый, а у этой — плоский. И грудь воробьиная, не аппетитная.

— А я не собираюсь показывать ни зад, ни грудь! — с грохотом вскочила Прохоренко. — У меня есть талант.

— На одном таланте далеко не уедешь, — вздохнул Никита Никодимович. — Современному зрителю на это плевать.