— Устроились? — спросил он.

— Как видишь! Удобства высший класс.

— При капитализме удобства не могут быть высшим классом, — спокойно возразил Давид. — Это — пыль в глаза.

— Сейчас протру мои милые очи, удобства исчезнут. Ой, что-то не исчезают.

— Валя, — серьезно сказал сокурсник, — ты дошутишься.

— Не воспринимай все так тяжеловесно, товарищ Блумберг.

Вода в ванной прекратила течь, сейчас Надя выйдет и конец планам Валентины, не отстанет идейная подружка, не отвяжется! Перво-наперво выпроводить этого зануду.

— Иди к себе, Давид. И жди, за нами придет гид, специально послан то ли партией, то ли комсомолом.

— Я хотел бы поговорить с Надеждой.

— Как?! А вдруг товарищ Надя Погребняк выйдет голой? Комсомольцу нельзя смотреть на голых женщин. И аморально, и. можно ослепнуть. Ты не знал?

Валентина вытолкнула Давида из комнаты. У нее оставались секунды! Их хватило, чтобы домчаться до конца коридора и. вниз по ступенькам! Она не стала пользоваться лифтом.

Как птичка выпорхнула из гостиницы («Вдруг Надька в окно смотрит?»), добежала до угла улицы. Направо и налево от Валентины продолжал разбегаться неведомый Старый Оскол.

Валентина повернула в сторону большого моста через реку. На самой его середине остановилась, перегнулась через чугунные перила. Старая речка тихо несла свои воды, в которых просматривались тени ветвистых ив. На этих берегах когда-то ходили ее деды и прадеды. Вот бы о чем написать! Само это созерцание нашептывало ей сюжет будущей статьи. Ведь это ее родина, земля предков! В ней есть что-то магическое, тебя тянет сюда помимо воли, тянет, даже если никогда здесь не был. Теперь Валентина начала понимать живших за рубежом русских писателей. Как они стремились в родные места! Хотелось землю русскую целовать. Самая убогая деревенька становилась центром мироздания. Девушка оборвала свой душевный монолог. Ее родина — СССР, конкретно — Москва. Там построено самое совершенное общество на свете. И опять эти проклятые сомнения. Какая разница между той и этой родиной! Разница даже не в одежде, не в поведении людей, а в их глазах! У советских людей там — страх. Они глядят с подозрением, опаской, чтобы случайно не напороться на очередного врага народа. В Российской Империи смотрят просто и открыто, как и должен смотреть человек. «Мы — не рабы, рабы — не мы», — вспомнила Репринцева любимый советский афоризм. «Рабы, самые настоящие рабы! Подойти к этим людям, заговори на любую тему — о добре, любви, человеческом счастье, и услышишь в ответ дежурные фразы. Добро обязательно должно проявиться в ненависти к врагам отчизны, любовь, прежде всего, к. дорогому товарищу Сталину, счастье — в построении светлого будущего».

У Валентины кружилась голова, уже не от воздуха свободы, а от страха. В своих мыслях она перешла дозволенную черту. А теперь. она может ляпнуть это вслух. Обязательно ляпнет, такой уж характер! И что тогда? Арестованный добрый дядя Ваня тоже ляпнул лишнее. Еще шесть лет назад Валя подслушала его разговор с отцом.

— Знаешь, Алеша, — сказал дядя Ваня. — Москве скоро придет конец. Русских становится все меньше, сколько их сбегает на Юг, в Империю. Все заселяется чужаками, тем предоставляются работа, должности. Скоро уже нас совсем вытеснят.

Валя тогда не поняла: почему русские бегут? Как можно бежать из аналога рая на земле? Теперь ее душа немного прозревает.

А что дальше? Через несколько дней придется в этот «рай» возвращаться. Там ей припомнят многое: любовь к обычаям казаков, модное платье и, конечно же, бегство из гостиницы. Остается один выход: написать им нужную статью о тяжелой жизни местного пролетария.

Но не того пролетария, которого приведет Андрей. Зачем ей какой-нибудь лодырь, пьяница или просто подсадная утка? А иного и не будет! Нет, она сама подберет человека.

Репринцева шла по городу, отыскивая нужного клиента. Как назло ни одного трагического лица. И вдруг. «Есть! Нашла!»

Показалась женщина с бледным лицом, заплаканными глазами. Валентина без промедления подошла к ней:

— Простите, что вмешиваюсь, вижу у вас неприятности или даже беда. Не могу ли чем помочь?

— Спасибо, девушка, — горько произнесла женщина, — но помочь мне вряд ли кто сможет.

— Я журналист. Напишем о ваших проблемах, подключим общественность.

— Журналист? — перебила женщина и горе на лице сменилось злобой. — Напишите про этого упыря!

— У вас есть упыри?

— Есть. Гришкой зовут. И я его вам представлю. Десять лет сосал из меня кровушку.

— Я об упырях не пишу, но тема для меня. интересная.

— Я его и кормила, и обстирывала. А он возьми да перебеги к соседке Машке. Чем ведьма только приворожила его?

Репринцевой пришлось из вежливости выслушать почти всю трагическую историю любви. Она обняла несчастную, пообещала обязательно опубликовать материал о ней. Однако женщина не успокаивалась:

— Напишите, закон нужно принимать!

— Какой закон?

— Чтобы таких, как Гришка, кастрировать. Раз больше не мой, пусть и Машка с носом ходит.

Валентина извинилась («Дела! Дела!»), быстро попрощалась и отправилась дальше в поисках жертвы капиталистического мира.

Она впервые увидела двухэтажный автобус, он остановился недалеко от Валентины, на дверце крупно было написано: «Новый город». Интерес к удивительной машине был настолько велик, что Репринцева немедленно заскочила внутрь, заплатила мелочь и спросила у кондуктора о Новом городе.