Ибо мы получаем спасение не потому, что готовы принять за истину все то, что постановит Церковь, или потому, что возлагаем на нее задачу ставить вопросы и узнавать ответы. Мы получаем его постольку, поскольку сами познаем"

(Там же, с.14)

Это прекрасная аргументация против присвоенного себе Церковью исключительного права толковать Библию. Но, кроме того, здесь можно уловить, казалось бы, намерения истолковать Благую весть, как признание необходимости исполнять Закон для попадания в Царство Небесное (помимо прочего). Раз вера основывается на знании, причем не только о Боге, но и о Его воле, то значит и на знании заповедей и Закона. А знать их и не исполнять вроде бы не логично. Зачем тогда и знать то? Но это мы домыслили за Кальвина. Сам же он, действуя в стиле Павла, последнюю точку в вопросе здесь отнюдь не ставит, а продолжает:

"...Слово есть основание, которым поддерживается и на которое опирается вера; оторванная от него, она тут же спотыкается. Отнимите Слово - и не останется никакой веры".

"...вера - это познание воли Бога, воспринимаемой через Его Слово".

(Там же, с.19)

На первый взгляд это усиливает предыдущее, по крайней мере, если Слово понимать не только как Иисуса Христа, но и как слова им произнесенные. Но не тут то было, и далее идет так:

"Когда мы называем веру познанием (cognaissance), то имеем в виду не такое постижение, которое люди приобретают относительно вещей, доступных их чувствам. Ибо оно настолько превосходит человеческое разумение, что для его разумения духу необходимо возвыситься над самим собой. Но, даже и достигнув его, он не понимает того, что воспринимает; однако, с несомненностью убедившись, что он не в состоянии понять, разум, благодаря такой убежденности воспринимает гораздо больше, нежели дает ему постижение тех или иных человеческих предметов в меру его собственных возможностей... Постигаемое нашим сознанием о Боге через веру бесконечно и ... этот способ постижения превосходит рациональное понимание"

(Там же, с. 29-30)

С одной стороны этот пассаж, ставя дух превыше рацио, что соответствует Учению Иисуса Христа, тем самым возвеличивает дух и лишний раз опровергает схоластов, иссушивших дух пустоформальным умствованием. С другой стороны, Кальвин ударяется в другую крайность, ту в которую завели Учение паписты до схоластов, т.е. в экзальтированную экстатическую духовность вообще пренебрегающую рацио. (К каким толкованиям приводила такая духовность, мы видим на примере Барнабаса, Клемента и Оригена). Кроме того, выясняется, что когда в предыдущих пассажах Кальвин говорил о познании воли Бога, то не имел в виду конструктивных требований Бога к человеку, выраженных в Заповедях и Законе, а имел в виду что-нибудь вроде познания того, как нас Бог любит. Ну, а если у кого стались сомнения, что Кельвин повернул в сторону пренебрежения Законом, то далее он говорит так:

"Но поскольку Иисус Христос передал нам все свои блага таким образом, чтобы все Его стало нашим, то мы сделались Его членами и одной субстанцией с Ним. По этой причине наши грехи преданы забвению в Его праведности, и спасение, которым Он обладает, сделало невозможным наше осуждение"

(Там же, с.40)

Ну, из этой "поэмы экстаза" следует уже однозначно, что верующим Закон не нужен, и они могут грешить хоть с конем, все равно в рай попадут. Ведь все грехи их "преданы забвению", а осуждение их "невозможно" ни в коем случае. Но, ничтоже сумняшеся, через пару страниц Кальвин пишет прямо противоположное.

"И те, кто своей дурной жизнью вызывают Его гнев, не избегнут мщения"

(Там же, с.43)

Ну, а чтобы окончательно перевести нам ум за разум Кальвин пишет далее так:

"...мы не являемся праведными без добрых дел и в то же время объявлены таковыми без них"

(Там же, с.62)

Тут он переталмудил не только Павла и последующих отцов - толкователей, но и самих талмудистов.

Далее Кельвин разъясняет свою позицию по вопросу, рассматривая позиции других теологов и сообщая с кем он согласен, а с кем не согласен. Вот позиция схоластов в его изложении:

"... совершить покаяние значить оплакать ранее совершенные грехи и не совершать более таких, которые потом придется оплакивать"

(Там же, с. 91)

Схоласты нагородили много ахинеи, толкуя рационально то, что рациональному толкованию не подлежит. Но здесь они хоть и опускают необходимое духовное перерождение (при раскаянии), но в конструктивной части, в отношении будущих грехов совершенно правы. Но с ними-то как раз Кальвин не согласен. Зато он согласен с уже цитированным Иоанном Златоустом в том, что "Тело Христово - вот истинная и единственная жертва за наши грехи. Не только за те, которые прощены нам в прощении, но и за будущие".

Опять закон не нужен - прощены уже и будущие грехи. Но после этого:

"Метод Писания, о котором мы говорим, двоякий. Во-первых, оно стремится запечатлеть в наших сердцах любовь к справедливости и праведной жизни, к которой по природе мы совершенно не склонны. Во-вторых, оно дает нам определенное правило, не позволяет нам, устраивая нашу жизнь, уклоняться в сторону и заблуждаться".

(Там же, с.150)

Т.е. опять вроде Закон и Заповеди нужны и нужно, значит, их выполнять. Ну и т.д. до бесконечности.

Что касается толкования прочих аспектов Учения Иисуса Христа, то о любви к ближнему Кальвин пишет, что "любить своего ближнего надо не за его качества, а за то, что в каждом есть "образ и подобие Божии" (Там же, с.160). Это соответствует духу Учения.

Что касается понимания смирения, то восстав против узурпации Церковью исключительного права толковать Учение, права, кроме всего прочего унижающего достоинство простых верующих, отцы Реформации приблизили это понимание к истинному Христовому, такому, в котором смирение перед Богом и кротость в общении с людьми не превращается в унижение и самоунижение. И все-таки, следуя Павлу, немалую дозу самоуничижения в понимании смирения они сохранили: