Никакого Тимофея Неграша. Даже намеком.

И что теперь делать дальше? Ткнулся мордой — и свободен? Ну, допустим, спустился Неграш, как-то спустился. Может, планер смастерил втайне. Хм… Но куда пошел? Каменный же мешок с нападавшими со стен обломками, шестьдесят метров с трех сторон и лава двадцатиметровым барьером — с четвертой. Глупая версия, ох, глупая.

Виктор размотал шнур.

К чертям, наружу, к кондитеру! Всю душу вытрясти. Что он знает? Знает ли вообще хоть что-то? Канистра, пумпых, вознесение, да, про вознесение еще никто…

— Поднимайте! — крикнул Виктор и дважды дернул.

Никакого ответа.

Он подождал несколько секунд и дернул еще раз. Сколько там надо на колебания шнура? Три секунды? Пять? Или они, черт, эти колебания, гаснут?

Ну, хорошо, он убил минут десять, пока скакал по камням, и еще десять, пока изучал Провал, лавируя между глыбами. Значит, через десять минут, самое большее — через пятнадцать, его поднимут сами.

Это не страшно. С этим можно и посидеть.

Виктор умостился на сером обломке и достал планшет. Было темновато, и он выкрутил подсветку на полную.

Тварь, спросил, ты здесь?

Прислушался, хмыкнул. Ему подумалось: странная картина — сидит на дне трещины человек и читает.

Апокалиптично. И одиноко.

А шнур, уходящий в высоту, можно было бы трактовать и как нить судьбы, и как веревку кукловода, и как леску, привязанную к невидимому удилищу.

Молчим? Я рад.

Виктор вызвал на экран рапорт Шумнова и перелистал вкладки. Описание места, стереографии, показания, версии.

Версии? Любопытно, к чему пришел Шумнов.

Виктор нажал на ярлычок. Планшет мигнул, и экран стал белым.

— Не понял, — сам себе сказал Виктор, выключил-включил прибор и вновь уставился на слепяще-белое.

Это кирдык или…

Он расхохотался. Это подсветка, пустой лист, абсолютно пустой, у Шумнова попросту не было версий. Ни одной. Точнее, ни одной разумной.

О-хо-хо.

Виктор качнулся, задрал голову.

— Я уже все-е-о! Меня можно поднимать!

Одинокий червячок зовет рыбака.

Он выпрямился, намотал на плечо лишние сорок метров шнура, дернул снова. Давайте, просыпайтесь уже.

Где-то через пять минут у него нехорошо засосало под ложечкой.

Суки, подумалось ему. Заманили, опустили. Сдохну здесь от голода. И, конечно же, никто не найдет. Ха, понятно! Кто неудобно думает, их сюда, и тварь делает вид, что человек просто пропал, все делают вид, старательно обходят…

Затем раз в год констатировать: удивительное дело!

И все заодно, потому что по-другому тварь поступить не даст, исчез, пропал, растворился Рыцев. Каждый расскажет, честно глядя в глаза. И рапорты потом.

Интересно, чем Неграш-то так тварь достал? То…

Тварь врезала. Нельзя! Виктор задохнулся, сполз с камня, щекой — в острое, пальцами — в твердое, разумом — в пустоту.

Кто-то завыл в нем, так было больно.

Планшет отлетел, шнур распустился. Ползком, броском Виктора втиснуло между двух глыб и там скрючило, рассыпая огонь по клеткам, пощелкивая позвонками, напрягая жилы и скребя изнутри: нельзя! помни, что нельзя!

Помнишь?

О-о-о, я ра-ад! Я растворяюсь и радуюсь. Чистый незамутненный я-боль. То ли боль, то ли я, уже и не дознаться. Да и нужно ли оно, это дознание?

Хы… хы… хы…

Он долго дышал, приходил в себя, зажатый, будто волоконце в каменных зубах. Утопающий в темной воде. Шевелился, кряхтел. Что-то скрипело в нем, что-то булькало, что-то солоно запекалось на губах. Локтем, торсом, коленями — назад. Стоп, вперед. И снова назад. И еще чуть-чуть. И пяточкой, потихонечку, поплевывая красным…

С возвращением. Зачем же так?

Виктор сел, оперся на что было спиной. Ноги дергались. Верх был спокойный, даже расслабленный, а низ трясся и куда-то бежал на месте. Вот же дожил.

Он нашел, нащупал шнур и подергал.

— Э-эй!

Меня тут… в общем, можно уже поднимать.

С усмешкой он обнаружил, что порвал свитер. Длинная, щетинящаяся нитками прореха ползла по боку к подмышке. Это хорошо, что одна.

В беспокойстве, что ущерб свитеру может быть непоправимым, он извертелся на месте, но крепко сидящий жилет мешал и повернуть, и рассмотреть нужное под ремнями да лямками. Потом стало не важно.

— Твари-и-и!

Эхо прозвенело в концах Провала.