— Нет. Я… я долго шла.

— Это они меня должны были поднять. Мы договорились. Сначала опустить, потом поднять.

— Сочувствую.

Магда села, платье задралось к бедрам, но ее это, похоже, не смутило.

— Вы заметили, — сказала она, — что ЭТО (она выделила голосом) не любит причинять физический ущерб?

— Осторожнее, — предупредил Виктор.

— Я привыкшая, — Магда наклонилась, пробуя пальцем желто-коричневое пятно синяка на голени. — Да и вы, наверное. Вон вы весь в крови. Тем более, бьет оно не всякий раз…

— Мне ломало нос, — сказал Виктор.

Он тоже сел, расщелкивая те карабины, до которых мог дотянуться.

— Это все равно мелочи, — Магда послюнявила палец и обтерла им выявленную царапину. — Нос, ключица, фаланга. Оно, я думаю, боится нас убить. Оно испугалось тогда, в самый первый раз.

Виктор пожал плечом.

Он стянул бухту шнура и занялся ножными ремнями.

— Мне кажется, это был не испуг.

— А что?

— Например, форсированный контакт. А мы не выдержали.

— Вы сами-то верите в это?

Виктор изобразил лицом нечто неопределенное.

— Какая уже разница?

Магда поправила платье.

— Знаете, когда я шла сюда… Оно четко сказало, что сюда нельзя. Но я пошла.

— Глупо.

Магда посмотрела с вызовом.

— Если мне делают больно, то и я стараюсь, чтобы больно. Если оно наказывает, значит, ему не нравится. Значит, ему не комфортно. И тогда уже кто кого. Кто сдастся.

— Странная логика, — Виктор повернулся спиной. — Отсоедините там.

Марта подползла к нему на коленях.

— Почему странная? Я же дошла. Я была сильнее. Я была упорнее. Накопишь силы, и можно наперекор.

— У меня не получается, — сказал Виктор.

— Ну что вы! Вы такой мужественный, со шрамом. Такой красивый. В сви… ой, он у вас порвался.

— Я знаю. Это внизу, в камнях.

— Значит, тоже пытаетесь, — она звякнула карабином. — Вот, все.

— Честно, — сказал Виктор, принимая петлю шнура, — я уже устал пытаться. Это как методично таранить лбом стену в надежде, что лоб окажется сильней. Только это изначально утопия. Брызг много, а стена как стояла, так и стоит.

Он сбросил жилет.

— Один лоб — да. А два лба? А три?

Виктор взял пальцы Магды в свои.

— А сколько лбов уже разбиты?

— И вы хотите умереть так?

— Милая Магда, — сказал Виктор, разглядывая ее упрямо пожатые губы, сердито сверкающие глаза, ее черные волосы, прядками прилипшие к вискам. Ему захотелось ее поцеловать, но он повторил: — Милая Магда, мы с вами сейчас разговариваем, потому что тварь в наших головах пока не считает нужным нас наказывать. Мы ходим по тоненькому краю, и не важно, будут потом синяки, фаланги, носы или нет. Будет просто больно. Это будет. А еще страшнее, что потом будет провал в памяти, и постель чужого человека, и стыд, и…

Он замолчал.

— Неужели вы трусите? — прошептала Магда. — Вы там, в столице, так и живете — как бы что не случилось? Каждый год — фестиваль? От Первых Домов — к площади?

— Извините, — сказал Виктор.

— Наверное, я зря вас вытянула, — с горечью произнесла Магда, помолчав. — А ведь в кафе вы мне понравились.

Она поднялась. Посмотрела через плечо.

— Знаете, что? Я где-то читала, что слаб не тот, кого бьют, а тот, кто не может… не может…

Она вдруг со стоном согнулась пополам — ее напряженное, с раскрытым ртом лицо оказалось в нескольких сантиметрах от его лица. В темных глазах, в расширившихся от боли зрачках Виктор уловил мелкое, ртутное дрожание.

— Ох-х…

Магда упала, и дрожание кануло вниз. Подтянув руки к животу, женщина скрючилась в эмбриональной позе, задышала, пристанывая.

Виктор отвернулся. Вот и все, чего стоят громкие слова, грустно подумалось ему.

— Эй, — услышал он Магду. — Дай… дайте руку.

— Зачем? — спросил он.

— Чтобы не в оди… ночку. Ну, пож…

Виктор, помедлив, протянул ладонь.

И зажмурился, ожидая, что и его сейчас повалит рядом. Но этого не случилось. Магда тискала его запястье, а он смотрел на Кратов, маленький городок с большим вокзалом, в котором все также, как везде на этой планете, люди дышат, люди стонут, или договариваются с тварью, понимая, что договариваться, собственно, не о чем. О капитуляции разве что. Но имеет ли тварь понятие о капитуляции?