Домна Агнес слегка наклонила голову, качнув длинными косами, словно хотела боднуть Рено.

– Хорошо, – проговорила она. – Отец показывал мне когда-то… Здесь есть старый подземный ход.

Повернулась и вышла – легкая, стремительная. И невозмутимая: знатная дама перед лицом опасности.

Они спустились вслед за нею в подвал. Впереди – Рено с факелом. Широкий в плечах, едва стены с обеих сторон не задевает, широкий в талии, ремень на брюхе вот-вот лопнет; и стар, да не седеет. Прогнала бы, но любит его эн Константин. Дядька, видите ли. Вырастил их с братом. Сперва Бертрана, потом его, Константина. Теперь за Гольфье присматривает.

Домна Агнес подталкивала Рено в спину рукой в перчатке, направляла, если шел не туда.

За домной Агнес – супруг ее, рыцарь Константин, а за ним – Гольфье, главная ее драгоценность; следом – воины, общим числом девять человек.

В нижнем подземелье отодвинул Рено сапогом особый камень, какой домна Агнес указала, – и открылись старые земляные ступени, укрепленные кирпичом. Полуобвалившиеся – будто обгрыз их кто.

Рено сунул факел в отверстие, освещая темный ход на несколько локтей. Оттуда тянуло сыростью и невообразимой вонью.

– Пресвятая Дева, спаси нас, – пробормотал Рено и начал спускаться.

Домна Агнес без единого слова, не заколебавшись ни на мгновение, пошла следом. Только плащ прошумел да мелькнули в полумраке светлые волосы.

В подземелье стояла мертвая тишина, хотя наверху – эн Константин был в этом уверен – разбойники уже выламывали тяжелую, обитую медными полосами дверь в башню.

Мокрый свод нависал совсем низко, заставляя втягивать голову в плечи. Не кланялся один только Гольфье, потому что мал был, да и тот иной раз царапнет макушкой обо что-нибудь твердое. Не то кирпич выступил, не то корень дерева пророс.

Эн Константин протянул руку и взял за плечо того воина, что оказался к нему ближе.

– Кто здесь?

– Арнаут.

– Пойдешь последним. Затворишь камень, как был.

Арнаут кивнул, потом сказал, сообразив, что эн Константин в темноте не видит:

– Хорошо.

Выбрались наружу посреди заснеженного леса. Эн Константин первым делом сынишку на дерево погнал: заберись-ка повыше, ты у нас легонький, под тобой ветки не сломаются. Погляди, не горит ли деревня и что с замком.

Обтряхивая снег с ветвей, Гольфье, счастливый, на дерево полез. Остальные внизу стояли, ждали – что малец скажет. Молчал юный наследник, длил счастливое мгновение, покуда отец снизу не рявкнул:

– Ну, что там?

– Не горит, – сказал мальчик. – И в замке вроде как тихо все.

– Слезай, – помолчав, велел эн Константин.

Мальчик нехотя спустился вниз. Но взрослые уже забыли о нем, между собой разговаривали. О ночном нападении толковали – кто бы это мог быть и как бы замок обратно отвоевать.

– Альгейсы, небось, – предположил Рено и плюнул.

Гольфье хоть и испугался, да виду не показал. Тоже на снег плюнул, дядьке Рено подражая. Стряпуха в замке стращала Гольфье, когда тот чрезмерно озорничал на кухне, братьями Альгейсами, разбойниками-кровопийцами. Вот что она говорила. Четверо их. Будто всадники Судного Дня, несутся на черных конях, а за ними войско несметное оборванцев разных, и половина этого войска – волки-оборотни. Живут они, понятное дело, грабежом да убийствами, а другого занятия у них и нет.

Эн Константин брови хмурил под густой темно-русой челкой. Коли это и вправду Альгейсы, от них откупиться можно. Другое дело, не пристало ему, рыцарю и шателену, от разбойников деньгами откупаться. Да и где столько денег сыскать?

– Может, это граф Риго? – встрял Арнаут. – Я слышал, он опять с эн Элиасом, с сеньором Перигорским, перессорился. Даже осадой его обложить хочет, вроде.

Вокруг Арнаута скакала, от души радуясь, молодая белая сука – увязалась за воинами в подземный ход и сейчас носилась по снегу кругами, повизгивая.

– Меньше глупостей по кабакам слушай, – сказал эн Константин, холодея при одной мысли, что граф Риго, за лютость прозванный Львиное Сердце, засел, быть может, в его замке.

– Что без толку воду в ступе толочь, – рассудительно произнес Рено. – Нужно послать человека, чтобы все разведал.

– Ты и пойдешь, – сказал эн Константин, раздраженный свыше всякой меры.

– Хорошо, – отозвался Рено. И – ни здрасьте, ни до свиданья – прочь пошел. Вскоре он уже исчез за деревьями.

Домна Агнес терпеливо дожидалась, пока мужчины закончат бестолковые мужские разговоры – вечно не о том и не вовремя. Когда же вволю натешились они пустой своей болтовней, сказала негромко, но так отчетливо, что услыхали все: