Шрифт:
Пончик. Ну, а дальше что?
Маркизов. А дальше идет вторая глава.
Пончик. Читай!
Маркизов (читает). «Глава вторая. „Ева! Ева!“ — зазвенело на меже…»
Пончик. Что такое? Вычеркни это сейчас же!
Маркизов. Ты говоришь — учись!
Пончик. Учись, но не воруй! И при этом какой это такой Генрих полюбил Еву? А тысяча долларов? (Прислушиваясь.) Стой, стой!
Маркизов (вскакивая). Гудит, ей-богу, гудит в небе…
Пончик. Ничего не гудит! В голове у тебя гудит…
Маркизов. Кто идет?
Пончик. Кто идет?
В лесу светлеет. Адам издали: «Кто у костра?»
Маркизов. Это мы.
Адам (выходя). Что ж, товарищ Непобеда, ты не идешь сменять профессора? Пора.
Пончик. Я не пойду.
Адам. Скверный пример ты подаешь, Непобеда!
Пончик. Я не крепостной твой, первый человек Адам!
Адам. Я главный человек в колонии и потребую повиновения.
Пончик. Генрих! Ты здесь? Прислушайся. Когда главный человек начинает безумствовать, я имею право поднять вопрос о том, чтобы его не слушать! Ты утомляешь колонию зря!
Адам. В моем лице партия требует…
Пончик. Я не знаю, где ваша партия! Может, ее и на свете уже нет!
Адам (берется за револьвер). A-а! Если ты еще раз осмелишься повторить это…
Пончик (спрятавшись за дерево). Генрих! Ты слышишь, как мне угрожают? У самого револьвер найдется! Не желаю больше терпеть насилие!
Адам. Пончик! Ты сознательный человек, советский литератор! Не искушай меня, я устал! Иди поддерживать огонь!
Пончик (выходя из-за дерева). Я — советский литератор? Смотри! (Берет рукопись, рвет ее.) Вот вам землистые лица, вот пухлые щечки, вот князь Волконский-Барятинский! Смотрите все на Пончика-Непобеду, который был талантом, а написал подхалимский роман! (Маркизову.) Дарю тебе «зазвенело»! Пиши! Подчиняюсь грубой силе! (Уходит.)
Адам. Генрих, Генрих…
Маркизов. Ты б пошел заснул, а то ты вторую ночь ходишь!
Адам. Ты, может быть, поднимешься еще раз на дерево? А?
Маркизов. Я поднимусь. Я пойду на гору.
Адам. Как ты думаешь, Генрих, он прилетит?
Маркизов. Теоретически… может прилететь. (Уходит. Уходит и Адам.)
В лесу светлеет. Через некоторое время показывается Ефросимов. Совершенно оборван и в копоти. Проходит в шатер. Сквозь полосатый бок просвечивает лампа, которую он зажег. Пауза. Крадучись, выходит Ева. Она закутана в платок. В руках у нее котомка и плетенка.
Ева. Саша…
Отстегивается окно шатра, и в нем Ефросимов.
Ефросимов (протягивая руки). Ева! Не спишь?
Ева. Саша! Потуши огонь. Совсем светло.
Ефросимов (потушив лампу). А ты не боишься, что Адам рассердится на тебя за то, что мы так часто бываем вдвоем?
Ева. Нет, я не боюсь, что Адам рассердится на меня за то, что мы часто бываем вдвоем. Ты умывался сейчас или нет?
Ефросимов. Нет. В шатре нет воды.
Ева. Ну, дай же я хоть вытру тебе лицо… (Нежно вытирает его лицо.) Сашенька, Сашенька! До чего же ты обносился и почернел в лесах!.. (Пауза.) О чем думал ночью? Говори!
Ефросимов. Смотрел на искры и отчетливо видел Жака. Думал же я о том, что я самый несчастливый из всех уцелевших. Никто ничего не потерял, разве что Маркизов ногу, а я нищий. Душа моя, Ева, смята, потому что я видел все это. Но хуже всего — это потеря Жака.