Шрифт:
— Здравия желаем!
Городничий оглядывал склоненные фигуры и обманно-ласковым голосом говорил:
— Что, голубчики, как поживаете? Как товар идет ваш?..
Но сам не выдержал лицемерия и гаркнул на всю лавку:
— Что, самоварники, аршинники, жаловаться? Архиплуты, протобестии, надувалы мирские! Жаловаться?
С последней угрозой купцы, как один человек, рухнули на землю, над ними возвышался голос, мечущий громы:
— Знаете ли вы, семь чертей и одна ведьма вам в зубы, что чиновник, которому вы жаловались, теперь женится на моей дочери?
Купцы припадали к земле и вопили:
— Виноваты, Антон Антонович!
Городничий гремел, словно раскаты грома:
— Жаловаться?
И, увидев купца, у которого борода стелилась по земле, Антон Антонович подошел, топнул ногой, наступив сапогом ему на бороду:
— А кто тебе помог сплутовать, когда ты строил мост и написал дерева на двадцать тысяч, тогда как его и на сто рублей не было? Я помог тебе, козлиная борода.
Купцы взмолились, они, перебивая друг друга, орали:
— Лукавый попутал. И закаемся вперед жаловаться, не погуби только!
Городничий, глядя на распростертые на земле сюртуки, наслаждался предельным унижением купцов:
— Теперь: не погуби! Ух, я бы вас…
Антон Антонович размахнулся, но сдержался.
— Я не памятозлобен; только теперь ухо востро! Я выдаю дочку не за какого-нибудь простого дворянина… Чтобы поздравление было…
Последние слова городничего послужили как бы сигналом. Купцы вскочили. Абдулин первый схватил штуку сукна в 60 аршин, вышел и бросил ее в бричку, после чего подарки посыпались со всех сторон. Тюки разных размеров нагромождались в тарантасе городничего один на другой, так что самому Антону Антоновичу пришлось встать, и на его глазах купеческие приказчики вдруг бросились к лошадям, вмиг распрягли их, и случилось то, чего никак не мог ожидать Антон Антонович. Приказчики сами впряглись в тарантас и повезли Антона Антоновича по городу.
Городничий торжествовал, проезжая мимо церкви, он остановил купцов и истошно кричал:
— Валяй во все колокола, кричи во весь народ, черт возьми, уж когда торжество, так торжество!..
На дворе съезжей полицейские готовили к всенародной порке жалобщиков и челобитчиков, которые осмелились подавать просьбы на городничего.
К порке готовили слесаршу Пошлепкину, которая продолжала жаловаться.
— Да мне-то каково без мужа, мошенник ты этакий! Я слабая женщина, подлецы вы такие!.. — кричала Пошлепкина.
И под веселый перезвон церковных колоколов началась полицейская экзекуция.
НДП. И дан был бал.Цвет уездного города, от которого три года скачи, ни до какого государства не доедешь, присутствовал на балу у городничего. Музыканты старались произвести как можно больше всевозможного шума, под звуки которого уездные танцоры и франты выделывали невероятные вензеля. Ничто не сидело на месте, все двигалось в стремительном танце, и даже сам Антон Антонович в припадке необузданной радости, помолодевший, оттопывал своими огромными ботфортами так, что половицы под ним трещали.
Все были заняты танцем настолько, что не обратили внимания на взволнованного почтмейстера, влетевшего в зал.
— Господа!.. — вопил почтмейстер, но пары со смехом проносились мимо.
Почтмейстер завопил на весь зал, потрясая каким-то письмом. Танец приостановился.
Почтмейстер погрозил капельмейстеру. Оркестр умолк.
— Господа! Чиновник, которого мы приняли за ревизора, не ревизор.
На почтмейстера посмотрели, как на сумасшедшего. Кто-то махнул дирижеру, и танец раздался с еще большей силой, чем прежде. Какую-то секунду опешивший почтмейстер стоял с поднятой рукой, в которой было зажато письмо, и вдруг подпрыгнул, завопил каким-то истошным голосом:
— Господа, у меня письмо!
Все остановилось, вдруг, как по мановению:
— Какое письмо?
Городничий подходил, не спуская с почтмейстера глаз:
— Какое письмо?
Почтмейстер у всех на глазах развернул бумагу.
НДП. Письмо Хлестакова милостивому государю И. В. Тряпичкину, в Санкт-Петербург. «Спешу уведомить тебя, душа Тряпичкин, какие со мной чудеса. По моей петербургской физиономии и по костюму весь город принял меня за генерал-губернатора. И я теперь живу у городничего, жуирую, волочусь напропалую за его женой и дочкой. Все мне дают взаймы сколько угодно. Оригиналы страшные. Во-первых, городничий — глуп, как сивый мерин…»И по мере того как зритель читает письмо Хлестакова, на бумаге между строчек зарождается движущаяся точка, сначала совсем маленькая, еле приметная, а потом все увеличивающаяся и увеличивающаяся, точка вдруг обернулась лихой тройкой и еще пуще понеслась по белому полю письма между строчек, словно по накатанной дороге. Тройка проносилась мимо слов: «городничий — глуп, как сивый мерин…»
И в первый раз городничий Сквозник-Дмухановский действительно испугался. Его большое тело съежилось. Он даже зажмурил глаза, как бы готовясь получить следующий удар.