Комедия в трех действиях

Впервые опубликована вторая редакция комедии: Булгаков М. А. Драмы и комедии. М.,1965. Затем: Булгаков М. А. Пьесы. Составители Л. Е. Белозерская, И. Ю. Ковалева. М., Советский писатель, 1986; Булгаков М. А. Кабала святош. Составители В. И. Лосев, В. B. Петелин. М., Современник, 1991.

Публикуется по расклейке последнего издания; сверено с машинописью, хранящейся в фонде 562, к. 14 ед. хр.2, ОР РГБ.

В 1965 году публикация была осуществлена с благословения Е. С. Булгаковой. Л. Е. Белозерская тоже выбрала для публикации вторую редакцию. В третьем томе Собрания сочинений (1990) и сборнике «Пьесы 30-х годов» (1994) публикуется первая редакция пьесы по машинописному списку, хранящемуся в РГАЛИ, ф. 656 (фонд Главреперткома), оп. 3. ед. хр. 329. На этом списке есть подписи рецензентов Реперткома 9 и 25 декабря 1940 г. и штамп: «Главное управление по контролю за зрелищами и репертуаром Комитета по делам искусств. Разрешается только к печати…» Но в то время пьеса не была опубликована.

Публикатор и автор примечаний к пьесе «Иван Васильевич» в Собрании сочинений в пяти томах, Я. C. Лурье, сравнив обе редакции, пришел к выводу: «Главное различие между первой редакцией и второй (к которой примыкает также сценическая версия, созданная в Театре Сатиры) заключается в том, что история с машиной времени, созданной изобретателем Тимофеевым, описывалась в первой редакции как реально происшедшая, а во второй — как сон Тимофеева. Переделка эта была вынужденной: на одном из экземпляров второй редакции (РГБ, ф. 562, к. 14, ед. хр. 2) было надписано: „Поправки по требованию и приделанный сон“. Другие „поправки по требованию“ выразились в том, что был удален текст, читавшийся в начале и конце первого акта: лекция „свиновода“ по радиорепродуктору. О том, что мотив этот имел отнюдь не безобидный характер, свидетельствуют слова Тимофеева в финале, когда его, вместе с двумя путешественниками в прошлое, арестовывает милиция: „Послушайте меня. Да, я сделал опыт. Но разве можно с такими свиньями, чтобы вышло что-нибудь путное?..“ (первоначальный текст первой редакции). Тема пьесы здесь заметно перекликалась с темой „Собачьего сердца“. Во второй редакции пьеса стала начинаться передачей по радио музыки „Псковитянки“ (чем и мотивировался сон Тимофеева), а заканчиваться пробуждением Тимофеева. Слова управдома в первом акте, что жильцы дома „рассказывают про советскую жизнь такие вещи, которые рассказывать неудобно“, были заменены во второй редакции на: „рассказывают такую ерунду, которую рассказывать неудобно“». (См.: Булгаков М. А. Собрание сочинений в пяти томах. М., Художественная литература, 1990, т. 3, с. 674).

После того как Театр отказался от «Блаженства», предложив на этом материале написать новую пьесу — комедию об Иване Васильевиче Грозном, попавшем в советскую эпоху, Булгаков без всякого воодушевления принял эти рекомендации. Но потом эта идея все больше и больше захватывала его. И не удивительно: чуть ли не при каждой встрече с теми, кто слушал чтение его пьесы, говорилось, что надо написать новую пьесу, использовав все ту же машину времени: из этого можно извлечь много комедийных положений, конфликтов, можно от души посмеяться над прошлыми и нынешними нравами и обычаями. Так, Е. С. Булгакова записывает в «Дневнике»: 30 сентября 1934. «Вчера у меня была встреча с Веровым — новым заместителем директора в Сатире. Театр усиленно просит М. А. согласиться на переделки „Блаженства“. 7 мая 1935: „У нас вечером: Горчаков, Веров, Калинкин (из Сатиры). Просят, умоляют переделать „Блаженство“. М. А. прочитал им те отрывки, что сделал. Обещал им сдать к первому декабря“. 17 октября 1935. „Звонок из Реперткома в Сатиру (рассказывает Горчаков): Пять человек в Реперткоме читали пьесу, все искали, нет ли в ней чего подозрительного? Ничего не нашли. Замечательная фраза: „А нельзя ли, чтобы Иван Грозный сказал, что теперь лучше, чем тогда?“ Двадцатого придется М. А. ехать туда с Горчаковым“.

20 октября 1935 года скорее всего Булгаков не ездил в Репертком. Поехали туда Калинкин и Горчаков. И привезли к Булгакову одного из сотрудников Реперткома — Млечина. „Последний — записывает Е. С. Булгакова, — никак не может решиться — разрешить „Ивана Васильевича“. Сперва искал в пьесе вредную идею. Не найдя, расстроился от мысли, что в ней никакой идеи нет. Сказал: „Вот если бы такую комедию написал, скажем, Афиногенов, мы бы подняли на щит… Но Булгаков!..“

И тут же выдал с головой Калинкина, сказав ему: „Вот ведь есть же и у вас опасения какие-то…“

29 октября 1935: «Ночью звонок Верова: „Ивана Васильевича“ разрешили с небольшими поправками». 31 октября: «Мы вечером в Сатире. М. А. делал поправки цензурные». 1 ноября: «М. А. читал труппе „Ивана Васильевича“. Громадный успех». 18 ноября: «Первая репетиция „Ивана Васильевича“» (См.: «Дневник», с. 73—109).

9 марта 1936 года, М. А. Булгаков, прочитав статью в «Правде» «Внешний блеск и фальшивое содержание», сказал: «Конец „Мольеру“, конец „Ивану Васильевичу“. Действительно, „Мольера“ сняли тут же, а с „Иваном Васильевичем“ история еще продолжалась некоторое время.

Но Театр тут же потребовал дополнительных переделок. 5 апреля: „М. А. диктует исправления к „Ивану Васильевичу““.

Несколько дней назад Театр сатиры пригласил для переговоров. Они хотят выпускать пьесу, но боятся неизвестно чего. Просили о поправках. Горчаков придумал бог знает что: ввести в комедию пионерку, положительную. М. А. наотрез отказался. Идти по этой дешевой линии!»

11 мая: «Репетиция „Ивана Васильевича“ в гримах и костюмах. Без публики. По безвкусию и безобразию это редкостная постановка. Горчаков почему-то испугался, что роль Милославского (блестящий вор — как его задумал М. А.) слишком обаятельна и велел Полю сделать грим какого-то поросенка рыжего, с дефективными ушами. Хорошо играют Курихин и Кара-Дмитриев. Да, слабый, слабый режиссер Горчаков. И к тому же трус».

13 мая: «Генеральная без публики „Ивана Васильевича“. (И это бывает — конечно, не у всех драматургов!) Впечатление от спектакля такое же безотрадное. Смотрели спектакль (кроме нашей семьи — М. А., Евгений и Сергей, Екатерина Ивановна и я) — Боярский, Ангаров из ЦК партии, и к концу пьесы, даже не снимая пальто, держа в руках фуражку и портфель, вошел в зал Фурер, — кажется, он из МК партии.

Немедленно после спектакля пьеса была запрещена. Горчаков передал, что Фурер тут же сказал: — Ставить не советую» («Дневник», с. 118–120).

На этом сценическая история «Ивана Васильевича» закончилась.

В критике чаще всего мелькала мысль, что М. Булгаков в этой пьесе высказался резко отрицательно об Иване Грозном и результатах его царствования. Так, в частности, Я. С. Лурье писал: «Изображение эпохи Грозного в „Иване Васильевиче“ было однозначным и весьма выразительным. Изображенный в пьесе опричный террор, не только страшный, но и чудовищно-абсурдный, мог вызвать весьма неприятные ассоциации» (См.: т. 3, с. 676). Вряд ли с этим можно согласиться. У Булгакова нет однозначных решений, всегда явление у него показано многогранным, многозначным, даже в комедийной интерпретации. Так и здесь Иван Грозный суров, беспощаден, но вместе с тем умен, справедлив, щедр… Образ его выразителен и не однозначен.

Много лет с успехом «Иван Васильевич» шел в Театре киноактера, во многих других театрах России и стран Ближнего и Дальнего Зарубежья.