– А откуда нам знать, искушал его дьявол или нет? Знал ли он сам, что перед ним искушение, что он преодолел его – или поддался искусу? Чтобы узнать дьявола, надо быть равным ему. Надо быть Богом.

– Что же тогда делать обычным людям?

– То, что должно. И верить, что поступают правильно.

Тогда я решился задать вопрос:

– Ты веришь, что Маркус поступает правильно?

– Не знаю, – ответил руссиец. – Но я не вижу лучшего. Нам остается лишь верить.

Разговор наш угас сам собой. Стрекотала где-то в саду цикада, налетал и стихал ветер, ползли по небу звезды. Через час мы разбудили Арнольда – тот без лишних церемоний растолкал Йенса, и они уселись караулить наш сон.

Из селения мы ушли затемно, в домах еще было темно. Мне почему-то показалось, что не все жители спят, скорее – благоразумно не выходят, чтобы не попасть в свидетели. Видно, странным был наш маленький отряд, а близость к Хайфе, заполненной чужеземными войсками, не добавляла смелости.

Часа через два мы встретили запряженную мулами повозку, неспешно катившую по дороге. Груза на ней было всего ничего, мешка три сушеной рыбы, и Адмони договорился, что старики и Луиза подсядут на телегу. Мы же шли рядом, под любопытными взглядами возничего и его сынишки. Йенс глянул на мальчика и загрустил. Наверное, вспомнил собственного сына, по моей вине брошенного в Урбисе.

Было в нашем шествии что-то комичное, а что-то и горделивое. Тринадцать человек, отовсюду сошедшихся, ни в чем друг с другом не схожих, кроме истрепанных и не просохших до конца одежд с выступившей уже коркой соли. Тринадцать, преследуемые и державными преторианцами, и отборными руссийскими гренадерами.

– Передрались бы они между собой, – выразил общую мечту Петер.

– Никогда – пока не увидят нас и не решат, что мы в ловушке, – тут же ответил Фарид. – Любой командир поймет, что свара нам на руку.

– Не передерутся, – согласилась Хелен. – Сомнений нет, преторианцы постараются обмануть руссийцев. Сомнений нет. Но не сейчас.

– Гренадеров не обманешь, – парировал шпион. – Они всегда начеку.

Между ними загорелся спор, тем более нелепый, что призом и преторианцев, и гренадеров были наши головы. Хелен ехидно поминала взбучку, которую задали темнику Суворову державные войска, Фарид отвечал историями о битве при Бресте.

В другой раз интересно было бы послушать их препирательства, но сейчас все слишком устали и были напряжены.

– Авром-Бер, – спросил Жерар. – Как ты полагаешь, твоя шхуна уже вернулась в Хайфу?

– Да, – кратко ответил иудей.

– И как ты думаешь, знают уже незваные гости о нас?

– Любому из своих людей я бы доверился как брату, – ответил капитан. – Любому – когда он один. Но на шхуне два десятка человек. И каждый подумает – «я смолчу, а другой – расскажет». Жадность погонит их к преторианцам и гренадерам. Не удивлюсь, если они будут стукаться лбами, подходя к казармам.

– Значит, за нами уже идут, – решил Жерар. – Нужны лошади.

Но лошадей не было. В очередном селении, переплатив вдвое, мы смогли купить трех ослов, на которых и усадили самых слабых. Повозка отвернула в сторону, и нам с ней было не по пути.

Шли ослы ничуть не быстрее пешего. Нам помогли бы хорошие лошади, что, без сомнения, были у преследователей. Но в этих бедных краях лошадь была слишком вызывающей роскошью, доступной лишь в городах.

И мы продолжали идти, под палящим солнцем, по дороге, что вилась пустынными каменистыми равнинами, мимо редких селений, жмущихся к речушкам и озерцам. В полдень, в одном из селений, мы поели на местном постоялом дворе: под соломенным навесом, окруженные десятком любопытствующих детишек. Рыбный суп, острый козий сыр, оливки, кисловатое сухое вино – не слишком обильный обед, но все равно трудно было заставить себя подняться и выйти из прохладной тени.

В этой деревушке мы купили еще двух ослов – для Маркуса и Йенса. Долгая жизнь в подземельях не пошла тюремщику впрок, он едва волочил ноги.

Не было никакого смысла пытаться скрыть наше продвижение. Жители селений, мимо которых мы проходили, крестьяне на полях, останавливающиеся чтобы перевести дух и провожающие нас взглядом, пастухи, охраняющие козьи стада, – всех не подкупишь.

Я шел рядом с ослом, на котором восседал Антуан. Выставив вперед длинные ноги, летун озирал окрестности, временами разражаясь приступом кашля. Казалось, что никакие сомнения и страхи его не гнетут.

– Антуан… – тихонько позвал я. – У тебя случалось такое, что ты стремишься к какой-то цели, преодолеваешь препятствия, но когда добиваешься своего – радости не испытываешь?

– А кто сказал, что в конце пути будет радость? – Антуан достал из кармана платок, стал аккуратно завязывать на голове, прикрывая от солнца лысину.

– Но если стремишься к чему-то – значит, хочешь хорошего. Разве не так?

– Всю жизнь я мечтал летать, – ответил Антуан. – Это мое счастье, но не радость. Радость – глоток воды в жаркий день, уютное кресло вечером после тяжелой работы, долгая беседа, когда ты истосковался по умному собеседнику. Счастье – совсем другое. Путешественник счастлив, поднявшись на высокую гору. Но он не радуется, он знает, что ему предстоит долгий и тяжкий обратный путь. Радость – это итог. Счастье – это путь.