– Почему ты так считаешь?

– Ты готов положить жизнь за своих, а он – нет. Потому он вынужден идти, куда они хотят.

У вас ведь воины сами выбирают себе вождя. Если они узнают, каков он, то уйдут к другому.

– А деньги?

– Вот именно, господин. Деньги укрепляют верность, но верность за деньги не купишь. Он отпустит тебя и твоих друзей, господин. Ты прославил себя и один принес ему победу.

Я шепнул кое-кому из воинов, что печенеги убежали не потому, что ты победил, а потому, что победил ты. Завтра об этом будут говорить, и слава твоя вырастет. Видишь, я могу быть полезным, господин.

– Вижу, – согласился Духарев. – А теперь, можно, я немного посплю?

– Спи. Я побуду здесь до утра. Князь знает.

Войско стояло два дня. Ждали, пока вернутся разведчики, посланные следить за отступающей ордой. Вернувшиеся доложили: печенеги ушли на Дон, к своим кочевьям.

На второй день Серегу вызвали к Игорю. Скарпи с князем не было.

Из бояр – только Асмуд.

Князь расспрашивал о печенегах, которые пожгли городок. Серега сказал: те самые, от которых Духарева с друзьями выручили княжьи дружинники. Почему степняки привязались к варягам, объяснил так: обиделись за то, что побили их родичей в Тагане. Вранья тут не было, только умолчание. Еще Духарев рассказал о ромейской галере. И саму галеру описал так подробно, как мог, и толстого ромея, что на ней военачальником. Князь спросил про Халли. Серега худого о нурмане-командире говорить не стал. Похвалил воина. Расписал, как бился отважно, как стрелы ему добывал, как погиб, сражаясь один против дюжины. Не забыл сказать и об Элде.

Сразу после этого разговора в Таган был отправлен воинский отряд: поддержать беззащитный городок.

О золоте не было сказано ничего. И о будущем Игорь тоже не спрашивал. Может, ждал, что Серега сам об этом речь заведет? Но Духарев уже сказал все, что хотел. И даже больше.

После князя Серегой «завладел» Асмуд. Увел в свой шатер, угостил вином, расспрашивал про Рёреха.

Духарев с охотой рассказывал. Как встретились. Как Рёрех чуть его не пристрелил, но потом смилостивился и взялся делать из лоха воина…

– Напрасно ты от него ушел, – заметил Асмуд. – Рано. Но это судьба. Скажи, Серегей, что ты про князя сказал… Переиграть нельзя?

Духарев покачал головой.

– Жаль. Люблю я его. С малых лет вместе.

Асмуд печалился так искренне, что Серега все же дал совет:

– Пусть не ходит в Искоростень. Не вернется.

– Свенельд?

Духарев опять отрицательно качнул головой:

– Судьба. Отговоришь – может, и жив останется.

– А может, и нет?

– А может, и нет. Будущее не за ним, за сыном.

– Он же малой!

– Вырастет.

Поговорили еще немного, добили бурдючок.

– Мы в Тмутаракань пойдем, – сказал Асмуд. – Айда с нами!

– Спасибо, но нам в другую сторону. Если князь отпустит.

– Отпустит. Но лучше бы вам – с нами. – Добавил искусительно: – Время будет – покажу, чего даже Рёрех не знал, чему у ромеев научился. И серебро ваше в сохранности будет, и сами целы. А то ведь, сам знаешь, в степи нынче беспокойно. Напоретесь опять на копченых – помощи уже не будет.

– Ничего, отобьемся! – легкомысленно заявил Духарев.

Вчетвером в степи ему казалось безопасней, чем под охраной княжьей дружины, но поблизости от Скарпи. Может, сейчас Игорь, помня о выигранном поединке, и не напоминает о золоте, но со временем Серегины заслуги могут и забыться, а вот у золота такое свойство, что о нем правители не забывают никогда.

На третий день войско стронулось в одну сторону, а Серега с друзьями – в другую.

Артак к ним не присоединился. Сказал тихонько, что найдет их в Киеве. Сейчас, мол, нельзя ему показывать, что служит Духареву.

Серега не возражал: найдет – хорошо, не найдет… Тоже хорошо. Не очень-то он Духареву симпатичен. Темный человек.

Три дня они шли по тракту без происшествий. А на четвертый вышли к Днепру. Верст на десять пониже устья реки Орель [41] . Здесь степь уже не была сплошным травяным морем. Кое-где стояли островки-рощицы, а по ту сторону Орели темнела полоска настоящего леса. На левом, высоком берегу речки можно было разглядеть укрепленный городок, ставленный еще до Олега. Здесь кончалось Дикое Поле и начинались обжитые полянские земли. Конечно, и их время от времени захлестывала разбойная Степь. Но здесь можно было уже не опасаться внезапного набега. Народ между Орелью и Ворсклой [42] обитал сторожкий. Чуть что – исчезал в схоронках, а на круглых макушках курганов вырастали дымные хвосты.