— Нехороший поступок, однако, — заметил Духарев. — А ты говорил: к своим Цимисхий хорош.

— В первую голову он хорош к себе, — возразил Мышата. — А что убийц Никифора выдал, так это тоже правильно. Убийцы василевса должны быть наказаны. И он, новый василевс, должен наказать тех, кто пролил священную кровь.

— Можно подумать, они не для него стараясь! — фыркнул Духарев.

— Да хоть бы он сам Никифора и убил, какая разница. Главное, чтобы плебеи видели: закон соблюден. А что он Феофано изгнал, так это правильно. На ней, люди говорят, кровь трех василевсов. Настоящий мужчина никогда не позволит женщине сбить себя с пути. Тебе, брат, тоже не мешало бы об этом помнить.

— Ты на что намекаешь? — нахмурился Дунаев.

— А я не намекаю. — Заплывшие жиром глазки Мышаты внезапно открылись широко, глянули строго, с осуждением. — Я прямо говорю: женщина эта, с которой ты здесь живешь, сбила тебя с пути истинного. Из-за нее ты о родичах своих забыл. Жену свою, сестру мою Сладиславу, из дома изгнал, а сам...

— Молчать! — бешено выкрикнул Сергей. — Ты что несешь?! Думай, что с языка слетает, пока я тебе его не отрезал!

— Что знаю, то и говорю! — вскакивая, заорал Мышата. — Слада сама, что ли, из дома ушла?!

— Это она тебе сказала, что я ее выгнал? — Глаза Духарева сузились. Рука сама цапнула лежащую на лавке саблю,

— Не сама, — Мышата сообразил, что рискует остаться без головы, и сдал назад. — Она ничего не говорила. Сказала только, что хочет в монастырь уйти.

Духарев сдержал гнев, медленно выдохнул. Вот черт, едва брата не зарубил!

— Где она сейчас? — спросил он.

— В моем имении под Константинополем.

«Вот черт! — подумал Духарев. — Хотел же Калокира попросить, чтоб уплыть ей не дали!»

— Послушай, Серегей...

— Нет, это ты послушай! — перебил его Духарев. — Возвращайся к себе и немедленно... Немедленно, понял, отошли ее домой! Сопровождающих ей дай надежных. И запомни: это моя жена, и я решаю, как мне с ней жить! Ты меня тут в нарушении закона попрекал, а сам чужую жену от мужа укрываешь!

— Никого я не укрываю! Если муж жену изгнал, она возвращается в дом своего отца, в дом своего рода, а род ее — я!

— Ты глухой? — процедил Духарев. — Я же те бе ясно сказал: я ее не изгонял! Она сама из дома сбежала, когда я в поход ушел!

— Не могла Сладислава такого сделать!

— Еще как могла! Потому что гордость в ней взыграла! Я, видите ли, против ее желания нашу дочь за хузарииа отдать хочу!

— За какого еще хузарина? — изумился Мышата.

— За Йонаха, Машегова сына!

Мышата осел на лавку, поскреб затылок, задумался. Духарев ему не мешал. Налил чашку вина, выпил. Кислятина, Сейчас бы водки стакан... Поймал себя на том, что подобных мыслей у него не появлялось уже лет десять, — и тоже задумался.

Первым молчание нарушил Мышата.

— Так вот почему она в монастырь хочет, — произнес он уже спокойно. — Теперь я понимаю.

— А коли понимаешь, так объясни мне, тупому! — буркнул Духарев.

— Мог бы и сам догадаться. Она дочь отмолить хочет. Грех, на который ты Дану обрек.

— И ты туда же! — воскликнул Духарев. — Какой, к бесам, грех! Они любят друг друга! Йонах за нее жизнь отдаст, не колеблясь! Отец его — мой друг и муж редкого благородства! Что вам еще надо?

— Йонах — иудей.

— Можно подумать, ты у нас добрый христианин, — желчно произнес Сергей.

— Добрый, — кивнул Мышата, — Десятину исправно плачу, посты соблюдаю...

— Сейчас, между прочим, пост, — напомнил Духарев, который, общаясь с булгарским патриархом, был в курсе всех церковных мероприятий. — А ты только что у меня на глазах мясо жрал!

— Так я же в походе, — пояснил Мышата. — В походе можно.

Духарев только рукой махнул. На всё у этого кабана ответ есть.

— Значит так: ни в какой монастырь Слада не пойдет. Пусть возвращается домой и отмаливает Данку дома, в Киеве. Ты понял?

— Я-то понял, но переубеждать ее не буду, — спокойно ответил Мышата. — Сам сказал: твоя жена. Вот приезжай и уговаривай ее сам.

— Ты дурак совсем? — снова вскипел Духарев. — Куда я приеду? В Константинополь? Я — воевода Святослава! Да меня ромеи мигом в темницу упрячут!

— В Климатах тебя никто бы в темницу не упрятал. Но в Климаты ты не поехал. Потому что с девкой этой своей здесь вошкался!

— Опять двадцать пять! На носу своем потном заруби: это не девка, а боярышня Людомила Межицкая! Проявишь к ней неуважение хоть словом, хоть чем, я тебе лично, вот этой рукой, — Духарев поднес к физиономии Мышаты кулак, — зубы вышибу! Ясно тебе?