— Если все так, стоил ли спешить с ее браком? — спросила леди Патриция.

— Но ты же знаешь, что в мае ей исполнится двадцать, нравится ей это или нет. Если она не выйдет замуж, что она будет делать, у нее нет никаких занятий и интересов в жизни? Она не интересуется ни замужеством, ни путешествиями, ни обществом. У нее едва ли есть хоть один друг во всем мире. О, вы можете посоветовать мне вспомнить себя в ее возрасте. Так вот, я очень хорошо помню, как господин Асквит сказал обо мне, что никогда еще не встречал девушки с таким талантом к импровизации.

— Да, ты была просто замечательной, — сказала леди Патриция с легкой улыбкой. — Но, в конце концов, она может развиваться медленнее, чем ты в свое время. И, как ты сама сказала, ей еще не двадцать. Может быть будет лучше оставить ее дома еще на год или два?

— Дело в том, — ответила ее невестка, — что девушки не слишком приятны, это совершенно ужасный возраст. Когда дети еще маленькие, такие сладкие и миленькие, приятно бывает думать, что они присоединятся к вашему обществу, когда вырастут. Но разве Полли стремится общаться с Монтдором или со мной? Она всегда то ли раздражена, то ли устала, не проявляет ни к чему интереса, и поэтому все, что ей нужно — это муж. После того, как она выйдет замуж, мы снова сможем быть в прекрасных отношениях, так часто случается. Я разговаривала с Сэди вчера, и она согласилась с тем, что с Линдой никогда не было так трудно, как в последнее время; с Луизой, конечно, никогда не было проблем, к тому же она вышла замуж прямо из классной комнаты. Одно можно сказать о Радлеттах — у них не было никаких трудностей с замужеством, хотя это не того рода браки, которые можно пожелать своему ребенку. Банкир и старый шотландец — тем не менее, они замужем. Что не так с Полли? Такая красивая и совершенно не S.A. [12] вообще.

— S.A.? — произнесла леди Патриция слабым голосом.

— Когда мы были молоды, ничего этого еще не существовало, слава Богу. S.A.
– все это чушь и мусор в головах. Девушка была или красива или нет, и этого было достаточно. Эти новые изобретения ничего не меняют. Я полагаю, будет лучше, если у девушки есть этот S.A., раз мужчинам он нравится, но у Полли его нет, вы же видите. Но как странно, — сказала она со вздохом, — жизнь поступает с нашими ожиданиями. Вы знаете, с самого рождения я волновалась и тряслась над этим ребенком, и думала обо всех ужасных вещах, что могут с ней произойти — что Монтдор может умереть, прежде, чем она вырастет, и у нас не будет достойного дома, что ее красота увянет (я боялась, что она слишком красива в четырнадцать лет), или что она попадет в аварию и проведет остаток жизни в инвалидном кресле. Я просыпалась среди ночи и представляла себе все это. Но мне и в голову не приходило, что она останется старой девой. — в ее голосе уже слышались истерические нотки.

— Ну же, Соня, — сказала леди Патриция довольно резко. — Бедная девочка еще не вышла из подросткового возраста. Дождись, по крайней мере, Лондонского сезона, прежде чем записывать ее в старые девы. Можешь быть уверена, она скоро найдет там того, кто ей понравится.

— У меня сильное предчувствие, что ей не понравится никто и, более того, она никому не понравится. У нее нет ни намека на «поди сюда» во взгляде. О, все действительно очень плохо. А еще она время от времени оставляет свет в своей ванной, я часто это замечаю, — леди Монтдор имела ввиду современное электрическое освещение.

Как и предсказывала ее мать, лето пришло и ушло, не принеся никаких изменений в жизнь Полли. Лондонский сезон был должным образом открыт роскошным балом в Монтдор-хаусе, о стоимости которого леди Монтдор сообщила всем. Полли была одета в белое атласное платье на розовом чехле с розовыми розами на груди («штрихи розового», как отметил «Татлер» [13] ), выбранное для нее в Париже миссис Чаддерсли Корбетт и доставленное в Лондон неким латиноамериканским дипломатом, что привело бы в ужас лорда Монтдора, узнай он об этом. Красоту Полли, выгодно подчеркнутую этим платьем и скромным макияжем, особенно оценили представители старшего поколения, которые заявили, что со времен леди Хелен Винсент, Лили Лэнгтри и сестер Виндхэм в Лондоне не было столь идеальной красавицы. Ее собственные ровесники, однако, не были столь сильно возбуждены. Они признали красоту Полли, но сказали, что она была скучной и слишком высокой. Кем они действительно восхищались, так это худосочными и пучеглазыми копиями миссис Чаддерсли Корбетт, которыми изобиловал этот сезон. Многие приятельницы леди Монтдор пеняли ей на то, что она заставляет Полли держаться на заднем плане, но едва ли это было справедливо, потому что хотя леди Монтдор автоматически заполняла собой передний план любой картины, в которой присутствовала, она была слишком озабочена тем, чтобы вытолкнуть Полли вперед, как заложника, и не ее вина была, если дочь всегда ускользала назад.

По случаю этого бала многие особы королевских кровей покинули свои серебряные рамки в спальне леди Монтдор и вступили в ее дом, более потертые и менее блестящие, чем можно было ожидать; они заполонили огромные гостиные Монтдор-хауса, и слова «сир» и «мадам» слышались на каждом шагу. Некоторые старые монархи имели довольно жалкий, и я бы даже сказала голодный вид в своих грустных мятых одеждах, хотя среди них оказалось несколько весьма бодрых господ с синими подбородками. Я особенно хорошо запомнила одного из них, потому что мне сказали, будто он заявлен полицией в розыск во Франции и не выезжает никуда, даже в свою родную страну, где его двоюродный брат со дня на день ожидает возвращения короны, которую сдуло с его головы восточным ветром. Этот князь густо и неприятно благоухал камелией и сиял обильно смоченными бриллиантином волосами. «Я пригласила его только ради моей дорогой старой княгини Ирины, — объясняла леди Монтдор, когда люди поднимали брови, увидев его в этом респектабельном доме. — Я никогда не забуду, как этот ангел принимала нас с Монтдором, когда мы были на Балканах. Я знаю, люди говорят, что он большой оригинал, но если слушать всех подряд, то просто некого будет пригласить в дом. Половину этих слухов распространяют анархисты, я уверена». Леди Монтдор обожала монархию. Это было искреннее и совершенно бескорыстное чувство, потому что она любила как изгнанников, так и тех, кто был у власти, и ее реверанс являлся кульминацией этой любви. Ее окаменелый костяк не позволял кланяться легко и непринужденно, словно колос пшеницы под ветром. Она опускалась тяжело, как верблюд, а потом медленно с усилием выпрямлялась; казалось, эта странная пантомима должна причинять невыносимые муки ее исполнительнице, но выражение ее лица опровергало это предположение. Ее коленные суставы трещали, как револьверные выстрелы, но лицо оставалось безмятежным и счастливым.

Я оказалась единственной незамужней женщиной, приглашенной на обед перед балом. Обед из сорока человек должны были почтить своим присутствием действительно важные «сир» и «мадам», известные своей пунктуальностью, так что все гости явились почти одновременно, образовав длинную колонну автомобилей перед домом на Парк-Лейн. Мой автомобиль здесь оказался единственным наемным транспортом. Наверху ожидание затягивалось, коктейли еще не подавали, и даже наиболее закаленные гости, даже миссис Чаддерсли Корбетт, начали нервно перешептываться, словно они подвергались невыносимому испытанию; они сбились в несколько кучек и роптали все громче. Наконец, дворецкий подошел к лорду Монтдору и что-то пробормотал ему, после чего он и леди Монтдор спустились в холл, чтобы встретить гостей, в то время как мы под руководством Малыша выстроились в полукруг. Очень медленно и торжественно леди Монтдор провела важных персон вдоль всей цепочки, представляя нас по очереди тем тихим, низким и взволнованным голосом, которым обе мои тети отвечают на вопросы священника в церкви. Затем, рука об руку они вчетвером медленно двинулись через распахнутые двойные двери в столовую, оставив нас самих разбираться, с кем и в каком порядке следовать за ними. Все прошло, как по маслу.

Вскоре после обеда, который являл собой апофеоз «Хэмптонского угощения», начали прибывать гости на бал. Леди Монтдор в золотом платье, в своей знаменитой диадеме с розовыми бриллиантами, лорд Монтдор, такой приветливый и благородный в шелковых чулках на длинных тонких ногах с лентой ордена Подвязки под левым коленом и медальоном на белой рубашке, а так же болтающейся на груди дюжиной менее значительных наград, и Полли в белом платье в сиянии своей красоты не меньше часа стояли, пожимая руки гостям на верхней площадке лестницы и давая возможность насладиться этим зрелищем всему людскому потоку, текущему в бальный зал. Леди Монтдор, верная своему слову, пригласила очень мало девушек и еще меньше их матерей. Поэтому гости, в основном, были не слишком молоды и не слишком стары, но очень элегантны и щедро усыпаны бриллиантами. Молодых мужчин так же было очень мало, за исключением молодых мужей, прочно прикованных к своим женам, но мне вполне было достаточно просто глядеть на них, потому что я ни с кем не была знакома. Я была очень рада, когда Алконли с Луизой, Линдой и их мужьями, и так же тетя Эмили с Дэви после совместного ужина приехали на бал пораньше. Я присоединилась к их веселой компании, и мы заняли позиции в картинной галерее, откуда могли вести наблюдение со всеми удобствами. С одной стороны нам открывался вид на бальный зал, а с другой — на буфет, где был сервирован ужин; гости постоянно курсировали мимо нас, позволяя наилучшим образом разглядеть их туалеты и драгоценности. Позади нас висел «Святой Себастьян» Корреджо со своим безмятежным выражением лица.