— Ужасные раны, — сказал дядя Мэтью, — ни один нормальный парень не ухмылялся бы так, он был бы давно уже мертв со всеми эти стрелами в груди.

На противоположной стене висела гордость Монтдоров — Боттичелли, за которого дядя Мэтью не согласился дать и семи шиллингов шести пенсов; а когда Дэви указал ему на рисунок Леонардо, тот ответил, что его пальцы просто чешутся поправить ее ластиком.

— Я только раз видел стоящую картину, — заявил он. — Это были лошади в снегу. Там не было ничего больше, только сломанный забор и три лошади. Если бы я был богат, я бы купил ее, чтобы вы всегда могли видеть, как холодно было этой бедной скотине. Если вы считаете ценным весь этот мусор, то та картина должна была стоить целое состояние.

Дядя Мэтью, который никогда не выезжал на вечера, не говоря уже о балах, и слышать не захотел об отказе от приглашения в Монтдор-хаус, хотя тетя Сэди, зная, как мучительны для него эти ночные бдения и как трудно ему будет бороться с сонливостью, сказала было: «Действительно, дорогой, две наших дочери уже замужем, а остальные две еще не выезжают, нам нет необходимости ехать, если ты не хочешь… Соня нас поймет, я полагаю». Но дядя Мэтью мрачно ответил: «Раз Монтдор приглашает нас на бал, значит, он хочет нас видеть. Я думаю, мы должны ехать».

Итак, дядя Мэтью с тяжкими стонами втиснулся в бриджи своей юности, которые стали ему так узки, что он опасался сидеть и, как аист, стоял за стулом тети Сэди. Тетя Сэди взяла свои бриллианты из банка, честно распределив их на троих вместе с Линдой и тетей Эмили, и вот они весело болтали друг с другом и соседями по графству, время от времени подходившими к ним, и даже дядя Мэтью казался вполне довольным, пока на него не обрушился страшный удар судьбы. Его призвали, чтобы проводить на ужин жену германского посланника. Произошло это так. Стоя недалеко от нас, лорд Монтдор вдруг в ужасе воскликнул:

— Боже мой, германская посланница сидит там совсем одна.

— Так ей и надо, — сказал дядя Мэтью.

С его стороны было бы разумнее держать язык за зубами. Услышав этот ответ, лорд Монтдор округлил глаза и крепко ухватил дядю за руку, говоря:

— Мой дорогой Мэтью, ты-то нам и нужен. Баронесса фон Равенсбрюк, позвольте представить моего соседа, лорда Алконли. Кстати, Мэтью, ужин накрыт в музыкальной комнате.

Он попался. Влияние лорда Монтдора на дядю Мэтью было настолько сильно, что он поджал хвост и поклонился. Ни один другой из живущих на свете людей не мог бы убедить его пожать руку жене гунна, не говоря уже о том, чтобы взять ее под руку и повести к столу. Он ушел, бросив скорбный взгляд на жену. Подошла леди Патриция и присела рядом с тетей Сэди, они коротко переговаривались, иногда упоминая о местных делах. Тетя Сэди, в отличие от мужа любила иногда выходить, правда, она не задерживалась допоздна, и ей разрешали мирно сидеть в уголке и разглядывать публику, не совершая разговорных усилий. Незнакомые люди нагоняли на нее усталость и скуку, она предпочитала общество людей, связанных с ней повседневными общими интересами, таких, как соседи и члены семьи, но и с ними она бывала довольно рассеяна. Но сейчас в облаках витала леди Патриция, она невпопад говорила «да» и «нет», слушая тетин рассказ об ужасном идиоте из Скилтона, которого выпустили из сумасшедшего дома.

— И он опять преследует людей, — с негодованием сказала тетя Сэди.

Но ум леди Патриции не мог сосредоточиться на идиоте. Она вспоминала, я была уверена, о том, как она сама танцевала на балах в этих комнатах, когда была молода и влюблена в Профессора Безобразника, и как она страдала, когда он флиртовал и танцевал с другими женщинами. И самое печальное, что теперь ей было не о чем заботиться, кроме состояния ее печени. Я знала от Дэви («Какая удача, — говорила Линда, — что Дэви оказался таким старым сплетником, что бы с нами стало без него»), что леди Патриция была влюблена в Малыша несколько лет, прежде, чем он, наконец, сделал ей предложение. И как недолго длилось ее счастье, потому что уже через шесть месяцев она нашла его в постели с горничной. «Малыш так никогда и не подстрелил достойной добычи, — услышала я однажды от миссис Чаддерсли Корбетт, — он так всю жизнь и пробегал за кроликами и превратился на старости лет в мужское недоразумение». Как, должно быть, ужасно быть замужем за недоразумением.

Она спросила тетю Сэди:

— Вы были здесь на балу в свой первый сезон?

— Да, кажется за год до своего замужества в 1906 году, я отлично помню свое волнение, когда увидела короля Эдуарда и услышала его громкий странный смех.

— Двадцать четыре года назад, представляете? — сказала леди Патриция. — Мы с Малышом уже были женаты. Вы помните, как во время войны люди говорили, что мы уже больше никогда не увидим такой роскоши. Но мы ее видим сегодня! Только посмотрите на эти драгоценности. — С это время в поле ее зрения попала леди Монтдор, и она продолжала, — Соня действительно феноменальна. Я уверена, сегодня она красива и элегантна, как никогда в жизни.

Это было одно из тех замечаний пожилых людей, которые я никак не могла понять. Как она могла быть красивой, когда была такой старой? С другой стороны, в ситуациях, подобных этой, она была поистине впечатляюща, буквально до пояса покрытая прекрасными крупными бриллиантами: тиара, колье, серьги, огромный крест на груди, браслеты от запястья до локтя поверх замшевых перчаток, броши, воткнутые во все просветы между ними. Закованная в баснословной стоимости драгоценности, в окружении символов «всего этого», она вся излучала то превосходство, которое всегда чувствовала в себе; она была словно идол в ковчеге, словно бык на арене — главное действующее лицо и организатор торжества.

Дядя Мэтью, вернувший посланницу на ее место с глубоким поклоном и выражением отвращения на лице, снова присоединился к семье.

— Старая людоедка, — сказал он, — она все время требовала у лакея еще Fleisch. [14] Жевала свой ужин не меньше часа. Я делал вид, что ничего не слышу, чтобы ей не потворствовать — в конце концов, кто выиграл войну? И зачем, хотел бы я знать? Как только такой замечательный патриот, как Монтдор мирится со всей этой иностранной шушерой у себя в доме? Я бы просто взорвался! Нет, вы посмотрите на эту клоаку!