Я прихожу к девчонке ночью, в десятом часу. Именно в это время она всегда укладывается. Момент подгадал удачно - она сидит на краешке кровати, в ужасно нелепой, забавной пижаме на которой изображены рыжие кошачьи фигурки и их мордашки. Она расчесывала волосы до моего прихода. Стоило войти и она замерла, с щеткой в руках, испуганно смотря на меня.

– Боишься?
– тихо спрашиваю я, подходя и опускаясь рядом.

О, да, она боится.

– С-сириус...

– Тш-ш-ш, - я прижимаю палец к ее губам.

Щетка летит на пол. Я мягко провожу пальцем по ее губам, подбородку, спускаюсь по тонкой шейке вниз, к плечу. Я ловлю ее паникующий взгляд и все внутри довольно оскаливается. Рука зарывается в ее волосы и аромат специй вновь кружит голову. Наклоняюсь, она вздрагивает, но я не даю отклониться. Целую, долго, смакуя мягкие, нежные губы, пробую на вкус. Тихая дрожь ее тела вызывает во мне волну жара. Тьма, дай силы сдержаться!

Нельзя ничего испортить...

Но соображаю уже с трудом. К горлу подымается животный рык, рвется наружу. Какая же она... сладкая. Беззащитная. В моей власти всецело. Обрываю поцелуй, короткий взгляд в большие шоколадные глаза. Мои пальцы пробегают по пуговкам детской пижамки. Всхлип.

– Сириус...

Мой поцелуй пресекает попытку что-то сказать. Я заставляю ее лечь, прижимаю телом и целую со всей властностью, со всей страстью. Мне нравиться ее дрожь. Ее испуг. В ладони так уместно чуть сжать ее аккуратную, небольшую грудь. Поцелуи спускаются по шее, языком касаюсь ложбинки, а руки уже внизу, оглаживают ножки. Она крепко зажмуривается, но стоит мне прикусить ее сосок, такой трогательной капелькой приманивавший взгляд, и она охает, распахивая их.

Пес внутри довольно порыкивает, а тьма в нетерпении. Руки сдергивают пижамные, короткие штанишки вместе с тонкими трусиками. Она зажимается, испуганно всхлипывая, пытается выскользнуть из под меня.

Ну, уж нет, детка!

– Посмотри на меня!
– рыкаю я и она замирает, смотря на меня своими почти черными от волнения и страха глазами. Ее сердце так стучит, что мой слух с легкостью различает каждый его удар.

Вновь ее целую, пытаясь показать, что сопротивление бесполезно.

– Доверься мне, - шепчу в тоже ушко, и до ужаса хочется вновь попробовать его на вкус. Не отказываю себе в удовольствии...

Ласково, настойчиво поглаживаю ее бедра, ножки и в награду она чуть расслабляется. Достаточно, чтобы скользнуть пальцами в шелковистый треугольничек. Я едва сдержался, когда она вновь зажалась. С силой прикусываю уголок ее губ.

– Расслабься! Впусти меня...
– голос сел и теперь в нем отчетливо перекатывается рычание.

Она дрожит, но я почти уверен, что уже не от страха. Не только от него...

Я касаюсь сокровенного бугорка меж ножек девчонки. Ласкаю его, с должной силой провожу по нему, играю с ним. Дыхание девчонки сбивается, она выгибается, всхлипывает. Нравиться. Это ласка всем нравиться... Очень скоро она мечется подо мной и в этот миг я забываю о том, что ей пятнадцать. Передо мной лежит женщина. Моя женщина.

Я прерываю ласку и у нее вырывается недовольный вздох. Вот оно как...

Кровь уже кипит в жилах, бьется в висках.

– Тише... сейчас...

Скинуть рубашку, сбросить штаны - пара движений и я вновь опускаюсь на кровать, целую ее, а пальцы вновь ныряют туда, раздвигая ножки моей девочки. И она открывается.

Так доверчиво.

Так наивно желая продолжения ласки.

Но я не намерен ее продолжать.

Пора подумать о себе.

Ей же должно быть больно?

В первый раз должно быть больно...

У меня стоит так, что я почти схожу с ума. Я вхожу резко, одним рывком, до самого конца. Крик бьет по ушам, она выгибается от боли, сжимается так, что у меня темнеет в глазах. Мне хочется кончить, но я сжимаю зубы, вжимаю ее в матрас, пока она не перестает выгибаться всем телом, не обмякает с плачущими всхлипами. Только тогда я продолжаю.

Она всхлипывает на каждый толчок, и каждый всхлип прожигает меня насквозь. Рычание рвется из горла, зверь и тьма во мне упиваются ее болью, ее телом. Внутри натягиваются невидимые струны и обрываются, рвя сознание на клочки...

Она плачет, тихо всхлипывает мне в плечо, а я глажу ее волосы. Сил на большую ласку нет. Мне не то что ее жаль, но я должен проявить немного внимания. Чтобы у нее не было причин нажаловаться и сказать, что я набросился на нее и изнасиловал.

Нет, начало ей очень даже понравилось, а конец...

В моей молодости грязнокровки не дрожали над своей невинностью, как чистокровки. Мои однокурсницы с гордостью говорили, что они дети цветов. Дети хиппи, которые проповедовали свободную любовь.