— Опять себя гробить будешь? — возмутился Лис. — Меня и так твое заляпанное бурым лицо пугает. Нет уж, дай попробовать, каково это.

Я оглянулась на Радислава. Тот не изъявил охоты поделиться кровью, и оружие перешло в руки Лиса. Друг долго примерялся к каемке на мраморе, но наконец-то отважился и полоснул по середине ладони.

Струйка медленно поползла по каменным разрезам-каналам. Я, как завороженная, смотрела на неё, радуясь, что впервые страдать пришлось не мне. Собственная рука так и не зажила. Ещё и разбухла.

Круги, буквы, символы — всё опоясывалось красным цветом сверху донизу. Лис не отнимал руки от двери — он только сжимал и разжимал кулак, чтобы не останавливать поток крови. А та текла, набирая скорость и оставляя после себя алые линии. Варрен потратил её бесовски много. Удивительно, как он до сих пор не свалился от слабости.

Я не выдержала и отстранила побледневшего, уцепившегося за дверь Лиса.

Шли мгновения. Они затекали за шиворот липким, тягостным ожиданием. От прохлады, таящейся в коридорах, спина покрылась мурашками.

— Неужели ошиблись? — Лис протер пот с висков чистой ладонью.

— А вы думали, будто все надписи гласят правду? — Охотник скривился. — Читали когда-нибудь послания с заборов?

Я почти согласилась с ним, но тут раздался треск. Кровяная капля заполнила последнюю черточку рун. С потолка посыпался песок, по полу прошла рябь. Меня от встряски откинуло к стене, но я не успела влететь в неё — Радислав принял удар на себя. Лис прижался к двери, и мы с охотником видели, как он отползает влево вместе с цельным куском мрамора.

Из открывшегося пространства дохнуло невыносимой жарой. Воздух словно раскалился. А глаза слепило от ярких красок. От жара по щекам потекли слезы.

Мы, придерживая покачивающегося Лиса, шагнули в неизвестность.

И перед нами предстал очередной зал, напоминающий по размерам луг. И пересекала «луг» длинная, змееподобная яма, в которой, словно вода в реке, бурлила лава. Подлинная, о какой деревенские детишки рассказывали в страшилках; какая, должно быть, текла в жерле вулканов, располагающихся на юге страны. На юг я не заезжала, но и описаний хватило для того, чтобы в убеждении сказать: «Да, это лава». Кипящая рыжей лисицей, выдыхающая тяжелый воздух вместе с жарким паром. Её причисляли к бесовским проискам, ибо откуда взяться смертоносному потоку, уничтожающему всё вокруг и выбирающемуся наружу без чьей-либо помощи? То ли бесы постарались, то ли — боги. Но боги по определению не могут быть столь злы к людям, значит, виновата преисподняя.

Знаниями о вулканах я не блистала. Например, я слышала, что лава плавит камни, но островки (размером от двух ладошек до хорошей сажени), похожие на монеты для великанов, утыкали собой всю «реку», и с одного острова на другой при усилии был шанс перепрыгнуть. Неизвестно, откуда лава брала начало и где кончалась; не было ей конца или обрыва. Непонятно, каким образом оказалась в толще обыкновенных Пограничных гор. Но она существовала и жалила своей близостью.

Спина разом взмокла, а лоб покрылся испариной. По бровям, носу, подбородку потек пот. И если рубашка вся покрылась им, то высокие теплые сапоги словно холодили ноги от пяток и до конца голени. Почему?

Мы разглядывали представшее зрелище, дерзкую пляску раскаленной жижи, и не могли выдавить и слова. Не ожидали увидеть подобное. Молчание было лучшим доказательством тройного ошеломления.

Как горячо… Дышать нечем, губы пересохли. Я дотронулась до пола. Ощущения напомнили раскаленный городской тротуар в засушливое, жаркое лето. Босиком точно не походишь.

— Где мы? — Я облизала сухие губы.

— Это необъяснимо… — Радислав фыркнул. — Нет, я всякое предполагал, но лава в горах? Смотри, там опять что-то написано.

Он ткнул в монолитную плиту, возвышающуюся над нами как величественный надгробный камень. Испещренный привычными и совершенно непонятными символами. Их было столько, словно на плите описывалась история чего-то большого. Я разобрала три знака: «ведьма», «смерть», «виверна». Они встречались чаще всего, едва ли не в каждой строчке.

— Переведешь? — с надеждой спросила я, взглянув на Радислава. Пот с того тек водопадом.

Лис, что удивительно, выглядел бодренько, разве что раскраснелся, как девка на смотринах. Его слабость после потери крови неведомым образом исчезла, и, кажется, друг сам изумился приливу сил.

— Переведу, — подумав, решил охотник. — Не отвлекайте.

И не собирались. Радислав неслышно двигал губами и напрягал скулы — наверное, не мог вспомнить слова, — а я делала крохотные шажочки к бесоподобной лаве. Голова раскалывалась от жара и духоты. Перед глазами поплыли назойливые черные пятна.

— Попробую, — Радислав прокашлялся. — Правда, обойдусь без стихов. Тут что-то вроде легенды… Про то, как воины обеих сторон беспощадно убивали всякого, будь то мужчина с оружием или старик. О человеческих ведьмаках, которые уничтожили стражей-виверн во время войны между варренами и людьми; брали органы защитников гор для порч и черной волшбы, топтали их… скорлупу… Нет, яйца. Виверны ненавидели темных ворожей и уничтожали их, оставив воинам воинов. Именно ведьмаки наслали проклятье на страну за Пограничными горами. Сказано про пожары, идущие по полям и лесам Галаэйи. Как гибли дети варренов, задыхаясь от кровавой пены. И про то, что ни одна чернокнижница не вернется из Галаэйи живой, и виверны не видят в ведьмаках союзников, и они накинутся на любого из них да разорвут его в клочья. Если, конечно, останутся живы.