— Нет, красивый! Только не знаете сами, — возразила Леднёва.

— Ошибаетесь, Нелли! Кому это знать, как не мне? Будь я красив, я бы вам об этом сказал первой. Не верите? Хорошо, повнимательней присмотритесь к моему носу. Он же утиный. А уши? Вы когда-нибудь видели такие большие уши? Настоящие лопухи!

— Нестор Петрович, у вас самые лучшие нос и уши на земле. А какой вы маленький! Вы даже не представляете, как мне хочется взять вас на руки. Я бы так вас берегла, Нестор Петрович, милый!

Нелли придвинулась ко мне и, наверно, невольно, всего лишь на единственный и небольшой шажок, но я отступил, глядя с опаской на её могучие руки. Такие руки, вероятно, играючи швыряют мешки с цементом и таскают каменные плиты, коими устилают мостовые, и мои пятьдесят шесть килограммов для них не тяжелей сухого осеннего листочка.

— Нелли, я вполне серьёзно утверждаю: влюбляться в такого человека, как я, по крайней мере неразумно. Просто незачем. Не стоит. Ну меня, Леднёва!

— Нестор Петрович, значит, вы совершенно не представляете, какой вы взаправду? — удивилась Нелли. — Такой хороший, такой хороший! Вот сейчас вы отговариваете меня, а почему? А потому, что прежде всего заботитесь обо мне.

И она начала расписывать, какой я потрясающий человек. Я даже заслушался. Оказывается, я обладаю скопищем всевозможных достоинств, да не ведаю этого. Жаль, нет здесь Лины. Не мешало бы послушать и ей.

— Если не верите, спросите у наших девчонок, — убеждённо доказывала Нелли.

Её взволнованная речь разбудила географичку, та подняла голову и сделала замечание:

— Девушка, не спорьте с учителем. Учитель всегда прав.

Старушка не знала, о чём идёт спор, тем не менее сочла нужным поддержать молодого, неопытного коллегу.

— Идите, Нелли, потанцуйте. Вечер подходит к концу. Мы будем с вами настоящими добрыми друзьями.

Она сделала несколько шагов к выходу и обернулась.

— Нестор Петрович, может, мы пойдём в кино? В следующее воскресенье… Как друзья.

Она смотрела на меня с такой надеждой, и я уступил:

— Добро, Нелли, мы сходим в кино, действительно как друзья.

Не знаю, правильный ли я выбрал ход или свалял дурака, но коль обещал, придётся пригласить Нелли в кинотеатр.

Потом я вышел в коридор. Мимо меня бежали мои всполошённые ученики. Ляпишев, не сбавляя прыти, крикнул:

— Нестор Петрович, спускайтесь в буфет! Там аттракцион невиданной щедрости. Устроил Тимохин!

— Осторожней. Или схлопочете мат.

— Положим, до мата ещё играть и играть.

Я поставил чёрного ферзя на b3.

— Доигрались?

Маркин пытался укрыть покинутого всеми короля за жалкой пешкой — не вышло, я, как Ганнибал, бросил в атаку боевого слона.

— Действительно, мат! Как же так? Я всё рассчитал наперёд, выстроил эшелонированную оборону.

Маркин таращил глаза на клетчатую доску: мат был поставлен по всем канонам — не поспоришь. Тогда отставник извлёк из необъятных карманов пиджака столовую ложку и флакон с тёмно-жёлтой жидкостью. Валокордин? Ничего подобного! В комнате остро пахнуло коньяком.

Он опрокинул содержимое ложки в рот. Пополоскал рот, проглотил, шумно выдохнул и пояснил:

— Его принимают в качестве лечебного средства. Не верите, покажу рецепт.

Я перевернул доску и бросил в неё горсть деревянных фигур.

— Хоть одну партию, — попросил Маркин. — Нельзя же в самом деле так! Без реванша.

Но меня ждала школа и некоторые непутёвые ученики.

— Егор Мефодьич, представьте: вы немец, но живёте в нашей стране или, скажем, на островах Тристан-да-Кунья. И вы не знаете родного языка, калякаете на местном. Что бы вы сделали в этом случае? — спросил я, поднимаясь из-за стола.

— Не знаю, как на островах Тристана и Куньи, но в других местах я бы выучил родной язык, в лепёшку разбился, а овладел. Даже в Антарктиде! — твёрдо ответил бывший полковник, словно перед ним стояла боевая задача.

Можно подумать, человек появляется на свет ради одного: без устали бороться с подвохами. Тебе их забавница-жизнь подбрасывает на каждом шагу, твоё бытие похоже на бег с препятствиями. Стипль-чез! Преодолел, едва отдышался, а перед тобой очередной барьер, и надо бежать дальше.

Вчера меня атаковала учительница немецкого языка Дина Юрьевна:

— Нестор Петрович, вы обещали поговорить с Функе, но ваш воз так и не сдвинулся с места. Сегодня я ему, то есть Карлу, снова отмерила двойку. Это какой-то сюр: ставить двойки немцу за полное незнание немецкого языка. Представляете, вместо «цукер», то есть сахар, он произносит «цускер»! И так повторяется каждый раз, сколько я с ним ни билась.

— К понедельнику всё будет орднунг, — пообещал я, мобилизовав свой школьный немецкий, уже забытый, далёкий. — Можете его ауфштеен из-за нарты и геен к доске. Кажется, ди Тафель.