— Встань, проклятый! Встань!

Хисматулла полз бессильно по земле, ноги его болтались, как неживые, на лбу и губах запеклась кровь, рубаха висела на нем клочьями. Нафиса шла, спотыкаясь, рядом — босая, раскосмаченная, пытаясь окровавленными руками прикрыть грудь и живот, но парни, хохоча, рвали на ней платье, чтобы люди видели голое тело неверной.

— Зачем вы их мучаете? — не выдержав, за кричал кто-то из толпы. — Аллах не простит вам!

— Кто защищает неверного — тот сам неверный!! — огрызнулся один из парней.

— Собаке собачья смерть! — поддержал другой.

— Вам жалко тех, кто продал свою веру? — сплюнул толстый человек, приходивший сватать Нафису. — Да я своими руками задушил бы эту падаль!

Собрав последние силы, Хайретдин прорвался к нему, запричитал:

— Сват, ну что дурного сделала тебе моя дочь?

— Другой на твоем месте от стыда бы сквозь землю провалился! — Сват что есть силы хлестнул черемуховым прутом по спине Нафисы. — Кто вырастил это отродье?

— Не трогай ее! Аллах покарает тебя! — Хайретдин оттолкнул с силой свата. — Руки у тебя отсохнут!

— У самого отсохнут, старая ворона! — Длинный, как жердь, парень оттер плечом Хайретдина. — Не каркай и убирайся отсюда, пока цел!..

— Да что ты с ним разговариваешь? — крикнул его товарищ, мордастый и конопатый. — Дай ему по рылу, чтоб отвалился!.. Мало что дочь распутную вырастил, так еще защищать вздумал!..

Словно подбодренный этими криками, сват развернулся и ударил Хайретдина в грудь:

— Позор на твою голову! Позор!

Кто-то толкнул старика в спину, и он упал на колени, уперся руками в землю, новый удар опрокинул его навзничь, он раскинул руки, слабо вскрикнул от боли, и чуть не вся толпа прошла по нему, давя его руки и ноги, плюя ему в лицо Кровь теплой струйкой потекла по его щеке, смочила бороду, кровь била в виски, шумела в голове, и сквозь эти волны и гул он услышал голос муллы:

— Слушайте, правоверные! Слушайте, мусульмане! Неспроста оказались среди нас неверные, гоните их прочь от себя!.. Видите, как их зараза переходит на нас и позорит нашу честь!.. Хисматулла и года не поработал с русскими, а взялся похитить законную жену мусульманина! А эта грязная девка, которой Хажисултан-бай оказал такой почет!.. Вместо того чтобы целовать ему ноги, почитать его как благодетеля и данного аллахом мужа, она променяла честь на бесчестье, променяла уважаемого человека на какого-то голодранца… Хажисултан еще милостиво поступил — только выгнал вон из дома, а другой разорвал бы ее на куски и бросил доедать собакам!..

Толпа, хрипло и тяжело дыша, слушала своего муллу, стоявшего на пригорке в белой чалме. Он поднимал соединенные вместе ладони к рябому лицу, потом вскидывал их над головой и точно заклинал всех:

— Пусть всемилостивый аллах оградит нас от наших врагов! Пусть это будет для вас уро ком жизни, мусульмане!

В толпе кто-то чихнул, и мулла строго посмотрел на человека, осмелившегося прервать его речь таким недостойным способом, однако лишь сдвинул седые брови к переносью и продолжал назидательно и поучительно, словно не говорил, а читал вслух коран:

— По шариату с законной жены дозволено содрать семь шкур, если в том будет надобность, ибо всем известно, что то место, по которому ударит муж, даже в аду не горит. Известно, так же, что жена, если ее не бьет муж и не учит, как положено, становится плохой и нерадивой, ибо в нее вселяется бес!.. Вот глядите на этих неверных, преступивших закон шариата!..

Толпа сдвинулась и повернулась к двум полуизувеченным, полуживым, еле стоявшим на ногах, привязанным к конскому хвосту.

— Пусть в нашем роду не будет таких!.. Чтобы все видели и все запомнили, проведите этих неверных по трем улицам… Иначе нам ни когда не смыть позора и бесчестья, павшего на наши головы! Да поможет нам всемогущий аллах!

Толпа загудела, послышались угрожающие и злые голоса:

— Это все от золота!.. От него вся беда!

— Если мусульманин свяжется с русским — это даром не кончится, не пройдет!

— Народ распустился!.. Стыд и грех поза был!.. Бая не признают! Дети отца не почитают, отец за детьми не смотрит!

— Если не очиститься от неверных — все прахом пойдет…

— Вызовем гнев аллаха — конец света на ступит…

Толпа отхлынула, покатилась, затопала дальше по улицам, а Хайретдин остался лежать на земле. Однако старику мнилось, что он еще окружен со всех сторон злобными и мстительными людьми, желающими его смерти и смерти его дочери. Голова шла кругом, он несколько раз пытался подняться и сесть, но силы тут же оставляли его, и он опять валился на землю, и красные пятна плыли перед глазами, и он проваливался, падал в темноту. Когда он пришел в себя, над ним кто-то стоял.

— Нафиса, — позвал он разбитыми губами, но даже не услышал своего голоса, так он был слаб и тих.

— Это я, отец…

Фатхия опустилась на колени перед мужем, приподняла его голову, и Хайретдин застонал, и от этого стона старухе стало так горько и больно, что она не выдержала и заплакала, не обращая внимания на стоявшего рядом курэзэ.

Если бы не курэзэ, она не смогла бы даже донести старика домой. Он куда-то сбегал за тележкой, и они отвезли Хайретдина, потом принесли подобранную на улице Нафису.