Смутно в моей памяти всплыла та рубашка — вещь из другой жизни.

Он сухо рассмеялся, откинувшись на спину, и повернулся на бок, так что его голова опиралась на кулак. Нерешительно я повторила его позу, положив голову на согнутую руку. Между нами все еще оставалась пара футов, но теперь Чейз смотрел на меня сверху вниз.

— Мальчишка оказался девочкой, просто она остригла волосы. Вроде как заснула с жевательной резинкой во рту. Хочу заметить, что это, должно быть, была очень большая жева...

Не подумав, я ударила его коленкой в ребро. Он скривился. Я забыла, что во время ареста ему сломали ребра, но он начал смеяться, так что я не видела нужды извиняться.

Однако он положил руку мне на голень, прижав ее к своему телу. Я сглотнула. Я чувствовала его — не за стеклянной стеной, а здесь, рядом.

— Как бы то ни было, девчонка определенно была ненормальной: одна на улице, в своей розовой рубашке и с мальчишеской стрижкой, так что наш герой не стал заострять внимание на ее попытке командовать и сказал, что ей лучше дать ему войти, потому что, понятное дело, там водятся привидения и ему надо все обследовать, иначе... как бы это сказать... никто не знает, что может случиться. Поэтому они пошли внутрь...

Я улыбнулась.

— И этот дом оказался чертовски страшным местом, самым страшным из всех, где он бывал в своей жизни. Совсем не подходящим для маленьких девочек. Сам-то он, конечно, не испугался. Но неправильно было бы заставлять девочку там находиться, так что он сказал, что слышал, как ее звала мама. Просто чтобы она не чувствовала себя виноватой в том, что такая маленькая.

У меня вырвался смешок.

У меня никогда не хватало храбрости в одиночку войти в тот старый дом, но когда появился Чейз, горевший желанием заглянуть за растрескавшиеся белые колонны и сломанные ставни, я не смогла отказаться. Тогда я не знала, что так неприятно пахло из-за асбеста, а тянувшиеся вверх по обоям прожилки были всего лишь ходами термитов. В шесть лет не думаешь о таких вещах. В шесть лет ты думаешь только о том, что страх можно разделить, как апельсин, чтобы каждому досталась половина.

Чейз притянул меня ближе, и на этот раз я не напряглась.

— Ни за что не догадаешься, где она жила.

Перестав улыбаться, я заметила, что он передвинул руку выше и пальцами медленно выводил на моем бедре круги, прожигавшие мои джинсы насквозь. Спать в одежде было разумно, чтобы быть готовым в любую минуту сорваться с места, но сейчас я подумала о том, как его прикосновения ощущались бы на моей обнаженной коже.

Он отвел подстриженную темную челку с моих глаз и нежно прижался губами к моей брови.

— Я помню, кто ты. Даже если ты забыла, — сказал он.

Мои веки отяжелели, и в последний момент перед тем, как провалиться в сон, я ощутила тепло его руки на своей ноге, его прикосновение и почувствовала себя живой. Не просто тенью. Не просто воспоминанием.

* * *

Я одевалась, повернувшись к пустой стене, надеясь, что это поможет мне прояснить сознание. В комнате, кроме меня, никого не было. Мои мысли неслись галопом от предвкушения того, что принесет этот день, но всегда возвращались к одному образу: камере предварительного содержания на базе. Стерильно чистому полу, тонкому матрасу, который пах отбеливателем и блевотиной, лампочкам сверху, которые гудели и моргали. И Такеру Моррису, прислонившемуся к двери, его зеленым глазам, говорящим: "Я знаю, ты еще вернешься".

Я напомнила себе, что однажды уже пережила заключение там, и сосредоточилась на своем задании.

Мои руки дрожали, пока я застегивала накрахмаленную блузу, натягивала колючую шерстяную юбку и завязывала на шее морским узлом треугольную косынку. Я размышляла, что бы обо мне подумала мисс Брок, злобная директриса из Женского исправительного центра, увидь она меня сейчас — снова (уже по собственной воле) в том обличье, которому я так сопротивлялась.

Вспышкой желтого света, от которой я едва не выскочила из кожи, комендантский час окончился.

Хьюстон и Линкольн с Карой уже ушли: они проверяли, не было ли на нашем пути постов ФБР. Мы пойдем следующими, за нами — Шон, одетый, как солдат, и Риггинс в уличной одежде. Шон встретится с нами возле палаточного городка, остальные станут тенями, оберегающими нас.

Я вышла из комнаты и нос к носу столкнулась с Чейзом. Когда он увидел, что я все-таки переоделась, на его лице появилось разочарованное выражение: очевидно, он надеялся, что я все же откажусь. Он выпрямился в полный рост. Символ МН — флаг США, развевающийся над крестом, — украшал карман его темно-синего бронежилета, расположенный прямо над именным значком с фамилией "Веласкес". Его штаны прикрывали верх только что начищенных черных ботинок. В этой краденой форме Чейз выглядел точно так же, как во время маминого ареста.

Я осознала, что он никогда не говорил, что тоже пойдет. Кое-что ему не нужно было произносить вслух.

Когда я опомнилась, Шон, Чейз и я стояли в пустом вестибюле перед двойными дверьми выхода. Из-за плотных черных туч было все еще темно, но я радовалась этому дополнительному прикрытию. Положив руку на стекло, я приоткрыла дверь и почувствовала, как меня манит в неведомую опасность прохладный и влажный утренний воздух, но в то же время тянет обратно уют четвертого этажа.

— Здесь Сестры другие, — сказал Шон. — Помнишь Брок? Она обладала неограниченной властью над солдатами в школе реформации — ее ничто не смущало. В городах же Сестры занимаются благотворительностью. Показывают пример покорности. У них есть власть, но не над ФБР. Они как раз те женщины, какими должны быть, согласно Статуту, поняла?