Оглянувшись, я чуть рот не разинул от изумления. И было отчего. Картина, представшая передо мной, заслуживала кисти живописца. Из открытого багажника машины высунулся, как черт из коробочки, Том, управляющий баром «Вспомни былое». Лицо его перекосила бешеная ярость, а руки были надежно скованы наручниками. Цыпа буквально выдернул взъерошенного Тома из багажника и поставил на ноги. Потрепанно-помятый костюм управляющего явно нуждался в профилактике щеткой и утюгом. Но костюму, как и его хозяину, готовилась совсем иная участь. Саперная лопатка в руках Карата говорила о многом.

– Могилку копать собрался? – ласково поинтересовался я у охранника гостиницы.

– Само собой, – ответил вместо него Цыпа. – Том, падла, продать тебя намеревался. Так что банкуй, Монах – сразу его кончать по старой дружбе, или сперва на кол насадить, чтоб лучше осознал и сильнее прочувствовал.

– Лажа это, Евген, – взорвался Том, порываясь броситься на Цыпу и, наверно, порвать его зубами, раз руки закопаны. – Твой костолом-недоумок просто на меня неровно дышит. Ревнует к нашей дружбе. Верняк пургу он гонит, гадом буду!

– Захлопни пасть, козел! – задетый за живое, Цыпа поднял свой мощный кулак, явно стремясь произвести с зубами Тома болезненную стоматологическую операцию.

– Ша, Цыпленок! Зубные протезы нынче дороги, – осадил я телохранителя. – Говори толком – в чем дело?

– А в том, Михалыч, что змею ты на груди пригрел, – заявил Цыпа, сверкая на управляющего баром. – Скурвился он. Хотел тебя ментам сдать, чтоб полную самостоятельность получить. Но не учел, сучье вымя, что я всегда на стреме!

Я с неподдельным интересом разглядывал телохранителя, решая, почему он так ненавидит Тома. Скорее всего чисто по-ребячьи ревнует к шефу. Ведь не может он знать, что Том разменял его брата Василия, закопав в этом самом лесу. Впрочем, где-то в глубинах подсознания, возможно, и знает. Его мозговая подкорка могла получить сигнал-информацию из Космоса. Тогда все понятно, и ненависть Цыпы, пусть неосознанная, имеет вполне реальное основание.

– За такие серьезные обвинения надо отвечать, – заметил я. – Какие доказательства?

– Обижаешь, Монах. Я за базар всегда отвечу. Факты непробиваемые. Или ты нашей Ксюхе не поверишь? Это она о подлой измене цынканула. Он, кретин, с нею планами поделился. Я предлагаю...

– Ладушки! – прервал я, уже вкурив ситуацию. – Рассказывай, Том.

– Непонятка, Евген, вышла, – поморщившись, буркнул Том. – Как мы с тобой и договаривались, я должен был пробить барменшу на ржавость. Намекнул, что тебя скоро менты заметут, и не надо будет доход с бара отстегивать. Хотел Ксюху на откровенный разговор спровоцировать. Но – не выгорело. Девка, как видишь, сразу к Цыпе доносить на меня помчалась.

– Нет худа без добра, – усмехнулся я. – Раскоцай Тома, Цыпленок. И не хмурься, браток, выписываю тебе благодарность от фирмы за проявленную бдительность. А может, погоняло Цыпа на Цербер уже пора поменять?.. Ладно, шучу!

Через какой-то неполный час ничто уже не напоминало о глупом недоразумении, которое легко могло перерасти в непоправимую трагедию. Этому хорошо способствовали успокаивающая близость природы-матушки и расстеленное прямо на траве шерстяное покрывало, вдохновляюще уставленное бутылками в окружении апельсинов и двух банок с икрой – черной и красной. Злополучная саперная лопатка мирно покоилась в багажнике «мерса», а не уродовала милый лесной пейзаж очередной фатальной ямой.

Под благодатным воздействием алкоголя ребята расслабились и прекратили наконец бросаться друг на друга тяжелыми злыми взглядами. Дабы упрочить эту идиллию, я вынул заветный портсигар и пустил косяк по кругу наподобие своеобразной трубки мира. Ведь даже у нас, европейцев, где-то в тайниках души прочно угнездился дикий, но обожающий всяческую театральность, папуас. И иногда очень полезно ему децал потрафить для лучшей гармонии.

– Что с Гришкой делать будешь? – поинтересовался Том, когда я рассказал ему о последних событиях.

– Ничего. Монах и гуманист – синонимы, – благодушно отозвался я. – Вот только сыграет сценку в моем любительском спектакле и будет полностью помилован. В натуре! Я ведь не кровожадный крокодил, а добрая рыбка, золотая причем. Чего лыбитесь? Я же добряк по жизни!

Окружающие высокие деревья начали уже водить хоровод, перешептываясь и смешно размахивая своими ветвями-лапами. Кажется, я нынче чуток перебрал. Надо завязывать, пока явные галлюцинации не начались. От них ведь никогда не знаешь чего ждать. Бывает, такая неприятная жуть привидится, что потом два дня приходится коньяком мозги старательно прополаскивать, вымывая оттуда цветные загробные картинки.