— До свидания, Атос, — взволнованно сказал д'Артаньян, сжав руку товарища.

— До скорой встречи, д'Артаньян, — отвечал мушкетер. — Мы будем ждать вас.

Д'Артаньян поднялся на борт по шаткому трапу. Фелука имела небольшую осадку, поэтому она стояла недалеко от берега, у невысокого естественного мола, выдававшегося в море.

На палубе маячила одинокая фигура рослого матроса. Вскоре к нему присоединились еще несколько товарищей — также фламандцев, как можно было судить по их говору.

Якорь был поднят, и скоро быстро сгущавшиеся над морем сумерки надежно укрыли корабль от взглядов оставшихся на берегу людей.

Стоя на палубе, д'Артаньян наблюдал за спокойными и сноровистыми действиями экипажа, весьма немногочисленного, но умелого.

— Не находишь ли ты, что наши моряки больше шумят и суетятся, тогда как эти все делают тихо и быстро, а уж разговорчивы они все, примерно как наш милейший Гримо? — сказал д'Артаньян, обращаясь к Планше, стоявшему рядом.

— Верно, сударь, но мне кажется, что среди них есть и наши соотечественники. Мне показалось, что я несколько раз слышал французскую речь.

— В самом деле, Планше? Было бы славно встретить на этой посудине кого-нибудь, с кем можно поговорить по-человечески!

К ним подошел капитан. Во рту его дымилась неизменная трубка.

— Пожалуйте в свою каюту, сударь. Я покажу вам дорогу. Мое имя Якоб Ван Вейде, — добавил он, помолчав.

— Меня зовут Шарль де Кастельмор, капитан, — отвечал наш гасконец. Что, на фелуке есть и французы?

— Почему вы так думаете, господин де Кастельмор?

— Планше слышал, как кто-то говорил по-французски.

— Да, в самом деле. Наверное, это мой помощник — он, кажется, говорит на всех христианских языках, а может быть, знает и несколько дикарских наречий.

— Он действительно родом из Франции?

Казалось, этот вопрос привел капитана в затруднение.

Он долго попыхивал трубкой, и д'Артаньян с Планше уже решили, что славный капитан окончательно проглотил язык, как вдруг он произнес:

— Сказать по правде, я и сам толком не знаю, откуда он и кто были его родители. Сомневаюсь, что он сам в состоянии ответить на этот вопрос, но моряк он превосходный. А зовут его Александр Эвелин.

— Любезный капитан Ван Вейде, разрешите мне попросить вас об одном одолжении.

— Охотно, о каком же?

— Как только ваш помощник освободится от своих обязанностей, попросите его спуститься ко мне в каюту. Мне будет очень любопытно поговорить с ним.

— Как вам будет угодно, господин де Кастельмор, — сказал капитан, бросив странный взгляд на подошедшего в этот момент Гримо.

Затем капитан Ван Вейде выпустил клуб дыма из трубки и удалился, широко расставляя ноги. Фелуку изрядно качало.

— Что ты скажешь о нашем капитане, Гримо? — спросил д'Артаньян.

В ответ Гримо, как всегда, красноречиво пожал плечами.

— Посмотрим, — был его ответ.

Так как Планше и Гримо не могли поместиться в кубрике или каюте, отведенной д'Артаньяну, они устроились на ночлег в тесной каморке под лестницей, ведущей на палубу, д'Артаньян же отправился к себе и в глубокой задумчивости прилег на койку.

Заснуть он не мог, ему мешала сильная качка. Кроме того, мысли против воли то возвращались к погибшей Констанции, то перед глазами возникало обезглавленное тело миледи в ту страшную грозовую ночь на берегу Лиса, и наш герой ворочался с боку на бок в кромешной тьме маленькой каюты.

Читатель не раз имел случай убедиться, что д'Артаньян был человеком не робкого десятка. Однако наш гасконец имел впечатлительный ум и хорошо развитую фантазию. Он не мог не думать о возможных опасностях, пускаясь в очередное рискованное предприятие. Его храбрость имела своим источником не безрассудство, а сильную волю, побуждавшую его преодолевать страх.

Д'Артаньяна не оставляли сомнения. Он снова и снова возвращался к предостережению Атоса и спрашивал себя: мог ли он под каким-либо предлогом уклониться от исполнения приказа Ришелье?

Его размышления были прерваны появлением помощника капитана, несущего с собой фонарь.

— Вы, кажется, хотели меня видеть, сударь? Если так — то я к вашим услугам, — раздался голос, произносивший эти слова чисто, с чуть уловимым бретонским акцентом.

— Да, заходите, господин…

— Эвелин, сударь.

— Вот именно, господин Эвелин. Тем более что это я у вас в гостях, не так ли? Слыша вашу речь, я подумал, что на судне есть француз, а перед серьезным делом всегда приятно пообщаться с соотечественником.