Сморщив нос, Тарл кисло уставился на недвусмысленной формы восковые свечи, что горели в подсвечниках перед алтарной койкой. Ну и запашок! Затем он огляделся и прошел к насекомосжигательнице, прикрепленной скобой к левой стене. Достав из кармана мелкую монетку, он сунул ее в щель торгового автомата, который стоял рядом со сжигательницей, и вытащил оттуда пакетик, полный душистой саранчи и пряных мух. Пакетик возбужденно зажужжал и застрекотал, когда Тарл бросил его на светящиеся угольки насекомосжигательницы, а затем бумага вспыхнула, и жужжание стало просто бешеным. Дальше последовали негромкие хлопки, когда насекомые начали вспыхивать. Пара горящих мух вырвалась из сжигательницы и понеслась к полу, волоча за собой тоненькие струйки дыма, а затем коричный аромат пряных мух и благоухание розовых лепестков от душистой саранчи поплыли во все стороны, заглушая тяжелый запах мускусных свечей.

– Тарл! Сюда!

Настойчивый голос Гебрали разнесся по храму, и Тарл бросился на зов мимо кушеток и шезлонгов, мимо главной алтарной койки и массивных статуй святого Билли Онаниста и святой Хилари Давалки, пока со скрипом подошв не затормозил перед входом в небольшое помещение, которое надпись у входа объявляла Часовней порочных вкусов.

Внутри Гебраль сидела на корточках на небольшом помосте, а рядом с ней, прикованный к этому помосту золотыми цепями, стоял Котик. Гебраль нежно гладила ему голову и шептала на ухо что-то ободряющее. Тарл сперва охнул от возмущения, а потом, заметив на помосте пятна свежей крови, изрыгнул яростное проклятие.

– Клят! Котик! Ты что, ранен? – Осел поднял голову.

– Вот еще, – отозвался он. – Сам ты ранен. Это не моя кровь. Ее тут намного больше было, но меня жажда мучила, и теперь ее тут почти уже нет.

Тарл мысленно обругал себя последними словами. Усердно заботясь о собственном благополучии, он даже не принял во внимание возможность того, что его друг тоже может оказаться в беде.

– А что случилось? – спросил Тарл. – Почему ты здесь?

– Ну, после того, как ты убежал и даже не попрощался, те два парня в оранжевых сутанах разыскали меня и увели. Я решил, компания что надо. Ведь по идее эти Гедонисты Седьмого дня знают, как славно оттянуться, разве нет? Я подумал, они берут меня на пирушку, где будет масса чудесной еды и всего такого. И только когда они начали эти клятские цепи прилаживать, я понял, что у них другое на уме. Ну, моя философия тебе известна. Никогда не кусай руку, которая тебя кормит. Но если она тебя не кормит, тогда кусай ее покрепче, а то ничего другого можешь какое-то время не получить. Так я и сделал. Пару пальцев оттяпал. Ах, какие пухлые и сочные! И если бы еще какой-нибудь хмырь сюда без штанов вошел, я бы ему еще и не то оттяпал!

Тарл почувствовал, как в нем вскипает холодная ярость. Гневно мотнув головой, он вытащил меч, чтобы рубануть по цепям, но тут Гебраль поднятой рукой его остановила. Затем она что-то прошептала, и цепи упали с Котика, как будто внезапно устали его держать.

– Идем, – позвала девушка. – Надо из этой дыры поскорей выбираться.

Она повернулась и пошла к выходу из часовни, а Тарл в приливе подогретой ненавистью энергии бешено рубанул по золотым цепям и выдернул их из креплений. Затем, сунув их в карман, он последовал за Гебралью, а Котик семенил сбоку. В храме по-прежнему было пусто, и они неслышно добрались до выхода. Там Гебраль молча подняла руку и осторожно выглянула, но монахи все еще пребывали в трансе от стайки голых женщин, которые, опять-таки вне досягаемости, порхали и носились у них над головами.

– Идем, – снова позвала девушка. – Только по-тихому, ага?

Котик кивнул, но от Тарла ответа не последовало. Склонив голову набок, он стоял и словно бы сосредоточенно к чему-то прислушивался.

– Что такое? – спросила Гебраль.

– Что? – рассеянно переспросил Тарл. – Ах, да… извини… мне показалось, я какое-то блеянье услышал. Все верно, давайте отсюда выбираться.

Они быстро выскользнули на яркое солнце, и Гебраль повела их через пьяццу мимо радостно пляшущего фонтана, а затем в мирное тенистое укрытие еще одного проулка. Людей им попадалось немного, однако обрывки негромких разговоров выплывали в проулок из прикрытых ставнями окон, а птицы пели в кронах небольших деревьев и прочей зелени, что торчала над стенами садов.

По дороге Тарл пытался кое в чем разобраться.

– Чего я не понимаю, – наконец пробормотал он, – так это как ты узнала, где быть, чтобы меня спасти, а потом выяснила, где Котик. То есть, у тебя, похоже, очень крутые способности, но…

Тут он осекся. Гебраль казалась смущенной, а когда стала отвечать, то явно взвешивала каждое слово.

– Я немного подождала после того, как мы на площади назвездили, и… стала за тобой наблюдать. Я видела, что ты искрец, но для меня ты был бланковый… в смысле, незнакомый. А когда цивилы за тобой погнались, я виноватой себя почувствовала. Я предмыслила и узнала, куда ты направишься, но пока я туда шла, я следила за площадью. Я могу следить за разными местами – так я тоже искрю. Я увидела, как братья уводят Котика, но я поняла, что до сегодняшнего утра с ним ничего не случится. Я это предмыслила.

Тарл восхищенно покачал головой. Такие магические выкрутасы были ему в новинку, и он мало что о них знал, но прикидывал, что природный талант все-таки распознать сможет.

– Но почему ты меня спасла? То есть ты ведь меня не знаешь…

– Ты искрец. А цивилы подумали, что ты один из нас. Из Мертвых ребят. Они бы тебя убили. И это была бы моя вина. Ведь это я тебе тот бумажник дала.

– А почему вы себя Мертвыми ребятами называете?

– Потому что цивилы ненавидят нас и боятся. Мы – другие. Если бы им удалось нас поймать, они загасили бы нас точно так же, как они тараканов давят. Они хотят, чтобы мы все были мертвые. – Тут Гебраль умолкла и взглянула на Тарла. А того ее громадные простодушные глаза просто заворожили.

– Ты можешь покинуть Ай'Эль и будешь в безопасности, – продолжила она. – А можешь остаться и рискнуть. Но кто-то очень скоро тебя распознает. Ты будешь искрить и не сможешь ничего с этим поделать, и они тебя загасят, если получится. Или, если хочешь, ты можешь пойти со мной.

– Куда?

– Прямо сейчас я иду в одну хорошую таверну – взять пива и немного рубалова.

– Рубалова?

– Ну, еды. Дальше я, наверное, немного в картишки поиграю. А потом на Кладбище вернусь. Это где мы все живем.