Шрифт:
В 30-е годы XX века, разыгрывание Сталиным карты союза с нацистами для того, чтобы ослабить влияние Западных демократий, стало одним из факторов, ускоривших сползание к мировой войне.
В период холодной войны США и СССР также активно вовлекали третьи стороны в глобальный конфликт. Именно на наших странах лежит ответственность за создание мощной инфраструктуры международного, и, прежде всего, исламского терроризма, который мы пытались использовать друг против друга.
В иных формах, но эти игры продолжаются и сейчас. США пытается разыгрывать наши проблемы в отношениях с Украиной, Грузией и другими соседями, а Россия адекватно отвечает поддержкой антиамериканских настроений в Латинской Америке.
Особенно опасными для нас становятся подобные игры, когда предпринимаются попытки использовать противоречия с основными конкурирующими цивилизациями. Увы, в этом случае Россия оказывается в наиболее уязвимом положении. Мы не можем конкурировать с Западом, значительно уступая ему по военно-экономическому и технологическому потенциалу, но мы уступаем также и Китаю и Исламским странам, которые развиваются динамичней нас и более консолидированы по отношению к другим сторонам межцивилизационного конфликта.
А потому наши ресурсы становятся наиболее привлекательными для активных участников конфликта для получения решающего перевеса сил. Пожалуй, уже это одно могло быть оправдательным для замысла книги, но есть и другие причины, подтолкнувшие к этой работе.
В традиции русского национального самосознания придавать исторической судьбе нашего государства значение провиденциалистическое. Мы склонны считать себя народом особенным, стоящим на самых горних вершинах духовного развития и в этом смысле призванным дать миру образец какой-то иной, высокой жизни.
В основание своих претензий на Богоизбранность мы обычно кладем свою некую особенную нравственность, пронзительную философичность русской литературы и особую свою многострадальность.
Однако багровый отблеск нашей судьбы, обильной кровавыми переустройствами и пожарищами безумных бунтов, мешает рассмотреть главное, что составляет истинный трагизм русской доли: мы – единственная великая нация, которая являет миру такую пропасть между своей культурно-исторической потенцией и убожеством реального мира национальной жизни, такое разительное несоответствие между претензиями на общечеловеческое мессианство и беспросветной не обустроенностью собственного бытия.
Мы – единственная великая нация с такой поражающей несопоставимостью духовных вершин и срединной народной жизни, с такой совестливостью души и уничижительной пренебрежительностью к человеческому достоинству.
И если уж говорить об особом предназначении нашей судьбы, то оно именно в том особом примере, который мы являем другим народам. Примере, подчеркивающем несостоятельность мессианского подхода к определению роли той или иной нации в контексте общечеловеческой культуры.
Чтобы разобраться во всем этом, стоит все же обратиться к истокам самой нашей нации, в том числе и ответить на вопрос, который может показаться на первый взгляд довольно странным: а, собственно говоря, кто мы такие – русские?
Кто мы, русские?
Вопрос о том, «откуда есть пошла Русская земля», заданный летописцем Нестором еще в XII веке, как ни странно, дожил до самых наших дней, хотя периодически его считают окончательно закрытым.
Тем не менее, до сих пор есть немало поводов, говоря словами H. Карамзина, «любопытству историка: мы желаем знать какой народ, в особенности называясь русью, дал отечеству нашему и первых государей и самое имя…»2 Причем поводов порой даже неожиданного свойства. В свое время меня, как, наверное, и многих других пристально вглядывающихся в отечественную историю, немало озадачил подмеченный еще Ключевским факт: почему все другие нации – англичанин, грек, финн – обозначаются именем существительным, а русский – прилагательным? И если сам механизм возникновения такого этнонимического феномена вполне понятен, то все же остается до сих пор открытым вопрос: а что же это был за такой этнос «русь», который, несмотря на неясность своего происхождения, наделил своим именем целый народ, да еще и на такой «прилагательный» манер?
В предлагаемых нам до сих пор ответах остается много неясного и, как мы уже отметили, несмотря на периодические категорические утверждения различных исторических школ, вопрос этот «благополучно» не разрешен до сегодняшних дней. В том числе и даже в школьных учебниках.
Отчего же столь живучей оказалась эта проблема? Здесь сыграли роль, по крайней мере, два существенных обстоятельства:
1. Обе противоположные концепции этнической принадлежности руси имеют существенные и неразрешимые в рамках традиционных подходов противоречия (это подтверждается солидным «стажем» вопроса).
2. Эта проблема до сих пор почти всегда была скорее политической и идеологической, чем, собственно, научно-исторической проблемой.
К истории вопроса
Для летописца Нестора, который собственно и стал родоначальником нормандской теории, русь – несомненно, варяжское племя. Впрочем, забегая вперед, стоит сказать, что Нестор дал также повод для того, чтобы ссылаться на него и сторонникам славянской версии. Во всяком случае, в «Повести временных лет» говорится о тождестве русского языка со славянским. О другом поводе превратить летописца в славяниста скажем чуть позже.