В свободное время по воскресеньям особое внимание уделять чтению Слова Божия. Группы могут раз в неделю тихо собираться в различных местах для обмена опытом работы о состоянии духовной жизни. И тогда, несмотря на отсутствие молитвенного дома, вся община, разделившись на мелкие семьи-группы, будет продолжать укрепляться духовно и спасать грешников».

Недели проходили за неделями, все было, казалось, тихо и спокойно. Но странно, вместо того, чтобы усилить молитвы, бодрствуя, на многих стал нападать какой-то сон, появлялся страх, равнодушие, боязнь пострадать за Христа.

– Ты как думаешь, Шура, – спросил как-то Лева своего товарища по учебе, – готовы ли мы страдать за Христа?

Шура задумался и сказал:

– Когда-то мы с таким огнем пели: «Ты готов ли на бой за Христа?..» и вторили: «За Него я, на битву готов, вижу я, как нужда велика, вижу гибнущий жалкий народ, от греха избавленья он ждет». Но сейчас это все погасло. И сказать откровенно, мне совершенно не хочется страдать, калечить свою юность. Нам нужно с тобой окончить курсы, получить специальность, уметь зарабатывать кусок хлеба.

– Да, – сказал Лева, – конечно, лучше, может быть, было бы без скорбей, лучше, если была бы полная свобода и мы устраивали бы концерты, сыгровки и жили припеваючи. Но Господь для своего народа избрал другой путь, путь страданий, лишений, поношения, и мы не должны его чуждаться, это крест Христов.

– Боюсь, я не смогу нести этот крест, – сказал, качая головой и взъерошивая свой огромный черный чуб, Шура.

Молодые сестры Клавдия Кабанова, Люба Туркова, Клавдия Шадчнева и другие, когда думали о возможности страдать за Христа, тоже готовы были молиться: «Да минует чаша сия».

Можно ли было обвинять молодежь за такие настроения? Конечно, нет. И в проповедях, и в беседах старшие мало готовили их к подвигу, к жертве. И тогда молодежь часто громко пела: Не смущайся железной решетки и тяжелых засовов дверей. Христиане считали находкой пострадать за Христа от людей.

А сонливость нарастала. Всюду старики и старушки говорили:

– Тише, осторожней, не лезьте на рожон; нужно спасти молодежь, сохранить ее от страданий.

Покаяния грешников не было. По субботам Петя Львов проповедовал, громко пел, но плодов не было. Лева писал отцу в ссылку:

«Здравствуй дорогой папа! Мы духовно и физически здоровы. Слава Богу! Он хранит нас от зла. Дни идут и исчезают в вечности, и проходят так бесплодно. По-старому, как и всегда, продолжаются собрания, а плодов покаяния нет. Недавно я думал: когда были гонения на первых христиан, они поднимались духовно, сильнее разгорались, гонение, как ветер, раздувающий костер, еще больше усиливало их любовь, количество христиан увеличивалось; теперь же у нас ничего подобного нет. Страх, равнодушие, казалось, мы и зовем грешников, но в ответ – гробовое молчание. Что это показывает? Нет у нас силы, как будто что-то заклятое мешает проявлению силы Божией. Ведь мы чувствуем, что мы ни холодны, ни горячи. Нивы налились, жатва готова. Как будто бы и трудимся, но не видно ни одного снопа. Словно серпами по воздуху мы машем, и не задеваем ни одного колоса. Видимо, нужно нечто, что могло бы разбудить нас и зажечь огнем любви к Богу и ближним. Но, что это нечто и когда оно придет?..»

После собрания Яков Варфоломеевич подозвал к себе Леву и, смотря на него как-то встревожено, тихо сказал:

– Беда, надвигается беда.

Екнуло от этих слов сердце у Левы. Старик, поглаживая свои усы и седую бороду, продолжал:

Мне прислали повестку, через неделю будет суд над нами. По суду будут отбирать у нас молитвенный дом.

Не имеют права, – сказал Лева. – Ведь этот дом построен на трудовые деньги еще до революции, и он так дорог нам. Вот у православных, там собирают подписи, что население желает, чтобы закрыли церковь, и там закрывают. А ведь у нас ни один член общины не подпишется, что молитвенный дом не нужен.

– Это так, – сказал Яков Варфоломеевич, – но к нам они хотят подобрать другие ключи. Я уже ходил узнавать, говорят, что наш молитвенный дом не церковное здание, а обыкновенное, жилое, которое представляет из себя обычный дом. А так как в городе недостаток жилплощади, то решили его отобрать под жилье.

– Что же будем делать? – спросил, вздохнув, Лева.

Будем молиться, – ответил Яков Варфоломеевич. – Я вот общине-то не сообщил это сразу, боюсь, будет паника, а говорю отдельным братьям и сестрам, так что передай это твоей маме. Завтра я пойду к опытному адвокату, наймем его, пусть выступает за нас на суде. Когда вы пойдете? – спросил Лева.

– Завтра к шести часам, когда он придет с работы.

– Я пойду с вами.

– Ну, что же, приходи, пойдем вместе.

На следующий день они оба были у адвоката. Это был грузный большой старик. Вся его комната была переполнена книгами. На полках виднелись тома законов Российской империи. Он принял Якова Варфоломеевича очень приветливо. И когда тот изложил суть своего дела и просьбу, чтобы адвокат выступил на суде, юрист сразу же согласился.

– Это совершенно несправедливо – отнимать у вас молитвенный дом. Мне еще в старое время приходилось выступать на процессах в защиту сектантов. И мы добивались справедливости. Сектантов освобождали, молитвенные дома оставляли. А тем более теперь, когда свобода совести и свобода антирелигиозной пропаганды… Я уверен в том, что никакой несправедливости быть не может.