– Да, я это вполне понимаю, — соглашался потерпевший, — но пойми, как все это грустно и горько. Делаешь людям добро, буквально отдаешь жизнь свою, чтобы облегчить их состояние и сохранить здоровье, а они — чем отплатили?

Лева несколько помолчал, а потом продолжал: Знаешь, я вначале на них даже рассердился и подумал: не буду впредь стараться для них так. А потом вспомнил Христа. Ведь Он оставил все добровольно и пошел в наш темный мир и делал людям только добро: лечил, спасал, не имея даже где головы преклонить, — все, все делал, чтобы указать людям путь к счастью. А как они отблагодарили Его? Надругались над Ним, оплевали, истерзали и убили позорной смертью. А Он страдал, не упрекнул их, когда сняли последнюю одежду с Него. Он молился: «Прости им, Отче, ибо не знают, что делают». И тогда нехорошее чувство к этим людям, падшим, несчастным, потухло во мне. Я попытался посмотреть на них глазами Иисуса, и тогда мне стало жалко их, всех этих урок, которые гибнут и гибнут навеки.

– Это уже достижение, Лева, — сказал Жора. — И я тебе скажу, что есть еще более несчастные люди, чем эти воры и бандиты. Это те, которые поступают подобно им, если не хуже. Вот урки украли у тебя книги, потому что им нужно было делать карты, а вот те, которые арестовывают нас и отбирают библии, духовно-нравственную литературу, и делают это не потому, что им надо, изготовлять карты, а потому, что они ненавидят Христа и хотят навеки похоронить Его. Подумай только, сколько ценностей пропадает и пропало. П. И. Иванов-Кльшшиков, работая в Москве, собирал исторические материалы по истории нашего братства и сектантства в России, и при аресте его все это отобрали, уничтожили. И не только это. Наш народ столетиями строил церкви, различные храмы; мы не поклоняемся в них, но почитаем труд народа и ценим его как историю, а ныне в какой-то дикой, варварской ненависти сколько в одной Москве уничтожили замечательных сооружений архитектуры — церквей с дивной росписью библейских картин лучших русских художников. И если это сделали в Москве, сколько же уничтожено духовных религиозных ценностей народа по селам и городам? Но это все, может быть, и не так существенно. А сколько светлых голов, живших людей ни за что ни про что брошены в тюрьмы! И это делают не воры, не бандиты, которые содержатся в этой штрафной колонне, а те, которые стоят во главе всего. Больно, ох как больно за них.

– Но Бог свидетель, — продолжал Жора, — мы, последователи Христа, не имеем никакого недоброго чувства к своим гонителям, только скорбь и сожаление об их иродовых поступках, и молимся за них: «Прости им, Отче».

– Да, они власть, по Писанию это слуги Божии, — сказал Лева. — И кто знает, может, Бог ожесточает их сердца, как некогда фараона, чтобы на них показать славу Свою, и все безумие человеческое, и силу Свою. Как Христа, поруганного, уничтоженного похоронили, так и церковь Его — тело Его в нашей стране почти уже совсем похоронена. Братство наше уничтожается, но смерти невозможно будет осилить его, и великое Евангельское движение воскреснет, и врата ада не одолеют его.

– Только бы нам сохранить чувствования Христовы, — сказал Жора.

– Да, это так, — ответил Лева. — Меня первый раз обокрали крепко на Беломорском канале. Пришел из лазарета наверх общежития, лег спать: я для лучшего отдыха раздеваюсь совсем. Утром встаю — абсолютно ничего нет. Остался, что называется, в том, в чем мать родила. Вот тогда я рассердился на этих больных, которые обокрали меня. Теперь же, вспомнив образ Христа и в то же время рассматривая этих преступников как духовно мертвых, разлагающихся людей, могу ли я на них сердиться? Нет, их нужно только жалеть и любить, ибо они несчастнее несчастных.

Разорванные книги Лева старательно пытался склеить и восстановить, но это полностью сделать не удалось: не хватало многих страниц.

На амбулаторных приемах Лева по-прежнему старался со всей внимательностью относиться к этим несчастным. И когда перед ним стоял татуированный ослабевший урка, он иногда спрашивал его:

– Воровством не занимаешься?

– Нет, не ворую теперь.

— Ну и хорошо, старайся быть честным, — назидательно внушал ему Лева, хотя и понимал, что все это тщетно. Поэтому сам про себя «доктор» думал: «Эти слова бесполезны, есть только единственное средство сделать человека честным: это — привести его ко Христу».

Из дома, от матери, Лева по-прежнему получал хорошие, добрые письма. Иногда ему писал отец. Эти письма были как бы окном в вольный мир. О деле Божьем они почти ничего не писали, — видимо, и писать было нечего.

Наблюдая за здоровьем заключенных, Лева завел еще одну тетрадочку: «Влияние метеорологических факторов на здоровье людей». 1936 год.

Разграфив ее по месяцам, он отмечал погоду, температуру и те заболевания, прямо или косвенно связанные с изменением погоды. Например, 18 февраля запись: «Утром температура — 28 С, ясно. Днем солнце печет. На производстве люди раздеваются до рубах, отдыхают потные, получают простудные заболевания. Появились случаи пневмоний, гриппа. 30 февраля утром температура — 35 С, идут на работу в колоннах имеющие хронические язвы, с трудом тепло одеваются. С 21 по 24 февраля по утрам мороз 42 , с 11 час начинает таять снег, мороз начинается с 3-х часов ночи.

В медицинском дневнике 5 марта он делает запись о лечении крепитирующего тандовагинита, искусственных флегмон, искусственных поносов. Сегодня на производстве два обмороженных: один вышел в ботинках и обморозил пятки, другой — в сырых валенках, обморозил пальцы ног.

Люди, не привыкшие к труду, посылаемые на тяжелый труд в условиях холодной зимы, предпочитали лучше сидеть в карцере в голоде, холоде или изобретать себе любое заболевание, чтобы быть таким образом освобожденным от работы. Это было повальное, выражаясь словами академика И. П. Павлова, «бегство в болезнь от тяжести жизни». Привязывая золу к стопе, устраивали искусственные язвы. Выходя на работу, некоторые умышленно рубили пальцы, причем у них не было никакого страха, что они могут быть привлечены к суду за членовредительство, и когда оперуполномоченные все же пытались завести на них дело, они всячески доказывали, что они не лесорубы, что не умеют рубить топором и нечаянно отрубили пальцы.

Иногда, наблюдая это людское горе, сердце Левы как бы разрывалось, и он находил единственное утешение и подкрепление в молитве к Богу. Но как, как помочь?!

Приехал начальник санчасти, отобрали резко ослабленных в одну бригаду, предоставили им отдых и улучшенное питание. Лева в своем дневнике разрабатывал «вопросы слабосилки лагерей». Истощение — почва для заболеваний, преступности. Что представляют собой эти люди? Борьба за существование: сильные вырабатывают нормы, приспосабливаются, живут. Слабые физически, разложившиеся морально воруют, сидят в карцерах и уходят из жизни. Задача в том, чтобы приспособить слабых к жизни, сделать их ценными. Но как? Фактически ослабшие вянут, попадают на 400 граммов хлеба, как отказники, болеют и умирают. Но все же нужно пытаться что-то сделать. Поддерживаем людей в слабосилке. И вот узнал, что некоторые из них не едят свой хлеб и сахар, меняют на рубаху, одежду; другие проигрывают в карты; некоторые умышленно стараются не поправляться, чтобы их потом не вывели на работу.