Леве было сказано, что дело его будет передано в прокуратуру, а пока он может идти и продолжать учиться, так как в сущности их в армию еще не призывают, и это (то есть призыв) есть дело будущего.

Лева вернулся в общежитие, продолжал учиться, заниматься, но отношение к нему сразу резко изменилось. Вечером в общежитии в его комнату не вошел, а вбежал пожилой студент-коммунист, друг Левы. Он вызвал его в коридор и, смотря на него беспокойными глазами, как будто узнав, что Лева поражен раковой опухолью, спросил:

– Скажи, ты на самом деле баптист?

– Да, баптист, — спокойно ответил Лева.

— Ну что ты, ну что ты! На твоем месте я бы лучше стал бандитом, чем баптистом. Где у тебя отношение, что ты член комиссии по столовой? Выдвинули мы тебя, а не знали, кто ты такой. Вот беда!

Лева отдал бумажку. Звания старосты группы его тоже лишили, однако учение продолжалось по-прежнему, администрация его не вызывала. Только парторг пригласил к себе и в краткой беседе расспросил, как и когда он уверовал, почему он баптист.

И на этом все стихло.

«Что может быть плохого? — думал Лева. — От военной службы я не отказываюсь; в сущности, нас в армию-то и не призывают еще…»

Однако на сердце, там, в глубине, особенно как-то болело. Лева подсознательно чувствовал, что надвигается страшная буря.

Леву вызвали в прокуратуру. Прокурор, сравнительно еще молодой человек, отнесся к Леве очень внимательно и всячески убеждал его взять его слова назад.

— Вы поймите, — говорил прокурор, — ваши понятия не только не современны, но просто ни с чем не вяжутся. Раньше у нас был закон, по которому освобождали от военной службы по религиозным убеждениям, так как, как вам известно, мы — враги религиозных притеснений. Но потом, как, вероятно, вы также знаете, на одном из съездов нарком обороны К. Ворошилов заявил, что в течение ряда лет от религиозников не поступают заявления об отказе от военной службы по религиозным убеждениям, и поэтому в этом законе нет надобности, ввиду чего он и был упразднен. Только для вас один выход: если только вы не согласитесь принимать присягу и брать в руки оружие, — вам один только путь открыт: в тюрьму. И поймите, это неразумно. Вы — студент мединститута, у вас все впереди; вам, может быть, и не придется брать в руки оружия… Однако мы ведь это дело оставить не можем…

Прокурор вызвал его еще раза два, а потом, не сказав ничего определенного, оставил его в покое.

Лева продолжал заниматься, как вдруг на первом курсе мединститута ввели военное дело. Представитель армии знакомил студентов с общими положениями военной службы, обещая в скором времени приступить к изучению винтовки.

Лева посещал те занятия, на которых излагались общие положения. Ходили студенты также в парк и там обучались, как нужно ходить при марше, бегали, ложились в укрытия. Лева уже много лет имел при себе маленькую аптечку, которая не раз помогала ему быть «милосердным самарянином». В аптечке был индивидуальный пакет, йод и еще кое-что для оказания первой помощи. Для того чтобы было удобнее носить аптечку при себе, Лева приспособил кожаный футляр от велосипеда, в котором обычно хранятся инструменты, и прикрепил его к ремню. Отправляясь на занятия в парк, Лева пристегивал аптечку к ремню. Его выдвинули взводным, и некоторые из студентов полагали, что это у него собственное индивидуальное оружие.

Наступил новый, 1940 год, в Уфу приехала жена Левы — Маруся, встречать вместе с ним Новый год. Евладовы пригласили их к себе. Встреча Нового года в этой большой семье проходила торжественно. Было много приглашенных родственников, друзей. На столах стояли вина. Выпивали, как и везде. Все это было не по душе Леве, и Александра Евграфовна, понимая его, предоставила им маленькую комнатку, в которой они могли бы вместе встретить Новый год и отдыхать ночью.

Что принесет грядущий год? Он полон загадок. Маруся обещала непременно переехать в Уфу; о квартире была уже полная договоренность. Все, казалось, должно быть только хорошо. Встречали Новый год в молитве, на коленях.

— Да будет воля Твоя! — молился Лева. Он верил и был убежден, что верующим все содействует ко благу, и ободрял Марусю, которая была сильно встревожена его беседами с прокурором.

— Бог силен все устроить к лучшему, — говорил Лева. Вскоре Маруся уехала. Лева усиленно готовился к сдаче экзаменов на предстоящей сессии.

Но внезапно Леву вызвали в камеру следователя Ждановского района г. Уфы. Следователь была женщина, она разговаривала с Левой свысока, раздраженно, как с человеком, совершившим преступление.

— Мне из прокуратуры передали ваше дело, и я должна заняться им, — сказала она.

Обычное заполнение листка допроса, биографические данные. Лева всячески пытался доказать, что он от военной службы абсолютно не отказывается и искренно рад бы служить в Красной Армии. Но следователь неумолимо утверждала, что, не желая брать в руки оружие и отказываясь принимать присягу, он, Лева, тем самым «уклоняется от военной службы».

Все эти допросы отзывались пагубно на настроении Левы, вселяя в его сердце грусть. Но — что бы ни ждало его впереди, нужно было заниматься и сдавать экзамены. Лева молился, не опускал руки, продолжал усиленно заниматься, и в его «зачетке» появились уже первые оценки сданных экзаменов. Все шло хорошо.