В деревне помощник, по недавно приобретенной привычке, наведался в ресторан «Парусник» — и кого же он там увидел за круглым столом завсегдатаев? Тоблера!

Вот они, значит, оба — хозяин и помощник, — и где же? В питейном заведении.

Само собой, просто необходимо как можно скорее плеснуть в костер гнева рюмочку, чтобы охладить и затушить жар, распирающий грудь, и не менее естественна жажда у подчиненного, который только что был вынужден «клянчить» деньги на марки и поэтому настроен довольно сердито. «Рюмочка» вполне может развеять досаду. Само собой, это и можно и должно, однако оба на миг ощутили известную неловкость, оттого что, внезапно столкнувшись в «Паруснике», уличили друг друга в намерении выпить, и оба коротко, но многозначительно переглянулись.

— Вот как? Вы, кажется, тоже изнываете от жажды? — сказал г-н Тоблер вошедшему, веско, но дружелюбно.

— Да, что поделаешь, — отозвался тот.

Г-н Тоблер всегда дожидался в «Паруснике» того или иного поезда, вот и сейчас «попросту ждал» оного. Ресторан находился совсем рядом с вокзалом. Но как часто Тоблер тем не менее пропускал свои поезда; у ресторатора порой прямо-таки напрашивалась мысль, что он пропускает их нарочно. В таких случаях инженер обычно ворчал: «Ну вот, опять этот паршивый поезд из-под носа ушел!»

Йозеф осушил свою рюмку и направился к двери, а патрон крикнул ему вдогонку через весь зал:

— Напишите часовщику… как его там… пусть не откладывая начнет сборку часов для ветки Утцвиль — Штефен! Письмо должно уйти сегодня же! Остальное вы, поди, сами знаете.

Йозеф слегка устыдился своего «говорливого» принципала, как он про себя звал Тоблера. Кивнув, он вышел на улицу.

Путь его лежал к переплетчику и торговцу писчебумажными товарами. Там он набрал массу всяких мелочей для конторы и чертежной и велел «записать все это в книгу».

Маленькая расчетная книжка, чего в нее только не заносили! Берешь товар и бодро велишь записать в книгу.

Владелец писчебумажного магазина позволил себе спросить, может ли он получить некоторую сумму наличными и когда именно.

— О, как-нибудь при случае, — небрежно бросил Йозеф. «Я поступаю совершенно правильно, — подумалось ему, — с такими людьми надо говорить небрежно, это вызывает у них полное доверие. Где не выказывают озабоченности, там ее как бы и не требуется. Прими я вопрос этого человека всерьез, он бы наверняка что-нибудь заподозрил и уже завтра утром явился в бюро с готовеньким счетом. Моему хозяину только во благо, если я буду и впредь отводить от него мало-помалу возникающие подозрения».

Размышляя об этом, Йозеф с виду безмятежно изучал коллекцию открыток. Выходя из лавки, он приветливо улыбнулся, и хозяин ответил ему тем же.

Дома он вновь принялся складывать циркуляры. На каждый уходило четыре движения. При этом Йозеф мечтал. Такая работа прямо-таки магнитом тянула задушевно поразмышлять о чем-нибудь. Временами он делал пьянящую затяжку сигарой. У окна конторы, совсем рядом с Йозефовым столом, на специально поставленной там садовой скамеечке сидела г-жа Тоблер; она шила и певуче ворковала со своей Дорочкой.

«Эх и здорово живется этой крохе!» — подумал Йозеф.

— Вы что же, собираетесь отослать всю эту массу циркуляров? — спросила г-жа Тоблер. И добавила: — Кстати, пора пить кофе. Идемте. Все уже на столе.

В беседке за кофе хозяйка была с Йозефом очень и очень приветлива, поэтому он просто не мог не сказать, что совершенно напрасно надерзил ей и весьма об этом сожалеет.

— О чем вы? Я не понимаю.

— О Вирзихе!

Она сказала, что давно забыла об этом. На такие вещи у нее, слава богу, короткая память. Да и что особенного произошло? Так, сущие пустяки. Но ей отрадно слышать, что Йозеф сожалеет о своей резкости. Пусть он не беспокоится, главное — старательно выполнять все, что касается мужниных дел. Ах, иной раз, особенно в последнее время, ей очень бы хотелось быть деловым человеком и помогать Тоблеру. При мысли, что надо будет уехать, оставить этот дом, который она так… так полюби-и-ла-а-а…

Глаза ее наполнились слезами.

— Я непременно постараюсь! — чуть ли не выкрикнул Йозеф.

— Вот и хорошо, — сказала она, пытаясь улыбнуться.

— Вы не должны так отчаиваться!

Да нет же, она пока далека от этого. Все эти тревожные симптомы не лишают ее присутствия духа. Вчера Тоблер осыпал ее горькими и, как ей кажется, несправедливыми упреками за то, что она-де слишком легкомысленно воспринимает его тяжелое положение; она сочла за благо промолчать. Ну что может сделать в подобном случае слабая, неопытная женщина? День-деньской причитать и ходить по дому со скорбной миной? Какой от этого прок? Хоть сколько-нибудь разумной женщине такое в голову не придет, да и не к лицу оно ей, и вообще, это скорее опасно, нежели прилично. Напротив, она всегда в добром расположении духа и смеет в душе хвалить себя за это. Да-да, именно хвалить, пусть даже никто на всем белом свете не желает этого признавать… Впрочем, она понимает, кто она такая, и уже по одной этой причине почитает своим долгом не терять так скоро веселой и ровной жизненной бодрости. Тем не менее она вполне сознает, как тяжко сейчас ее мужу.

Г-жа Тоблер опять оживилась.

— Что же касается вас, Йозеф, — продолжала она, устремив на помощника свои большие глаза, — я ведь знаю, вы свои задания выполняете серьезно. Да и нельзя от одного-единственного человека требовать разом всех решений и превосходных результатов. Только вот резковаты вы порой бываете. Что верно, то верно.

— Вы меня унижаете, но я заслужил это, — сказал Йозеф.

Оба засмеялись.

— Забавный вы человек, — обронила г-жа Тоблер и поднялась.

Йозеф бросился за ней, спросить, не будет ли она так любезна отобрать платье, подаренное ему г-ном Тоблером, и переправить его в башенную комнату, он прямо нынче хочет все примерить. Она кивнула: да, она сейчас же достанет все из шкафа.