Мулы, на которых ехали дон Иниго и донья Флор, бежали довольно быстро, склоняя головы под ярко-красными султанами [27] . Донья Флор казалась такой же привычной, как и ее отец, к путешествиям по горным тропинкам и к жизни, полной приключений. Но, очевидно, слуга, ехавший впереди, был не настолько уверен в безопасности, как его господа. Заметив молодую цыганку, он остановился, чтобы расспросить ее обо всем. Господа подъехали уже в то время, когда слуга справлялся у девушки, безопасно ли дону Иниго и донье Флор останавливаться в маленькой венте, которую путешественники заметили издали, еще тогда, когда только начали спускаться с гор.

Опасения верного слуги после этой беседы, вместо того чтобы рассеяться, только усилились. Цыганка давала двусмысленные и насмешливые ответы. Девушка сидела и не переставала прясть, разговаривая с путником, но, увидев остановившихся около нее господ, встала. Отложив прялку и веретено, цыганка перепрыгнула, подобно газели или молодой пастушке, через ручеек и остановилась на откосе дороги. Ее козочка, любопытное животное, в это время тоже спустилась с холма, где щипала траву, и подбежала к путешественникам, чтобы посмотреть на них своими маленькими, но умными глазами.

– Отец, взгляните на это прекрасное дитя! – сказала донья Флор, останавливая старика и с интересом рассматривая девушку.

Дон Иниго ответил дочери легким кивком.

– Поговорим с ней, отец? – спросила донья Флор.

– Как пожелаешь, дитя мое, – ответил дон Иниго.

– Как тебя зовут? – обратилась донья Флор к цыганке.

– Христиане зовут меня Хинестой [28] , а мавры – Аиссэ. У меня два имени: одно – для Магомета, другое – для Христа. – И, произнося имя Спасителя, девушка перекрестилась: это служило доказательством того, что она была христианкой.

– Мы, как добрые католики, будем звать тебя Хинестой, – с улыбкой произнесла донья Флор.

– Зовите меня как хотите, – ответила цыганка, – мое имя, произнесенное вашими прекрасными устами, в любом случае будет звучать чудесно.

– Флор, – сказал дон Иниго, – ты, кажется, сочла лжецом того, кто предсказал, что ты встретишь в этой пустыне нимфу Лести, а ведь он оказался прав.

– Я не льщу, я любуюсь, – проговорила цыганка.

Донья Флор, улыбнувшись, покраснела и, чтобы переменить разговор, который из-за наивных похвал цыганки стал обременительным, спросила у нее:

– Что же ты ответила Нуньесу, мое прекрасное дитя?

– Не хотите ли сперва узнать, о чем он меня спрашивал?

– И о чем же?

– Он справлялся о дороге, спрашивал меня, безопасна ли она и хороша ли вента.

– И что ты ему сказала?

– Я ответила ему песенкой путника.

– Какая же это песенка?

И подобно тому, как поет птица, без всяких усилий, цыганка пропела куплет андалусской песенки:

– Теперь мне ясно, как ты ответила Нуньесу, прекрасное дитя, – произнесла донья Флор. – А что же ты скажешь нам?

– Вам, милая сеньора, вам я скажу правду, потому что вы – первая важная сеньора, беседующая со мной так обходительно и без всякой неприязни.

Затем цыганка приблизилась еще на два шага и, приложив палец к губам, прошептала:

– Вам не стоит ехать дальше!

– Как же нам не ехать дальше?

– Вернитесь обратно!

– Ты смеешься над нами? – воскликнул старик.

– Бог свидетель, что я дала вам такой совет, какой дала бы своему отцу и сестре!

– Дочь моя, не хочешь ли ты вернуться в Альхаму с нашими двумя слугами? – спросил дон Иниго.

– А как же вы, отец? – ответила донья Флор.

– Я буду продолжать путь с третьим слугой. Король уже завтра будет в Гранаде. Он приказал мне быть там, и я не могу заставлять его величество ждать.

– В таком случае и я последую за вами. Где проедете вы, там проеду и я, отец мой.

– Хорошо! Нуньес, вперед! – И, вытащив из кармана кошелек, дон Иниго протянул его цыганке.

Но та, отвергнув его царственным жестом, сказала:

– Нет такого кошелька, которым можно было бы вознаградить за хороший совет, сеньор путешественник. Лучше приберегите его – он пригодится там, куда вы направляетесь.

Тогда донья Флор сняла булавку со своего платья и, подозвав знаком Хинесту, спросила:

– А это ты примешь?

– Смотря от кого, – гордо ответила цыганка.

– От друга!

– О да!

Хинеста приблизилась к донье Флор, и та прикрепила булавку к платью цыганки. Быстро, пока отец отдавал последние распоряжения Нуньесу, девушка коснулась губами лба Хинесты.