Шрифт:
Почудилось мне, кто-то подошел и встал рядом. Я нисколько не преувеличиваю. Понимаю: никто не мог подойти, понимаю, как условно само понятие книга, как мертва она без моего взгляда, как неподвижна и бесполезна, все понимаю. Но в этот миг я стал вдруг не одинок. Вот, пожалуй, главное, что ощутил я.
Замер в растерянности над печатными буквами, как над письмом издалека, с горячими живыми словами, долетевшими сюда с бельм холодком страницы... Я человек, пока меня волнует слово, я живу, пока входит в меня звук чужой боли, невидимой, неощутимой руками – одним глубоким дыханьем...
Долго я перелистывал книгу, не узнавая себя. Всегда был небрежен к стихам и невнимателен. Снег на меня так действует или заточенье в разлуке со всем, чему нет замены?... Чему не будет замены.
Милый мой, кто же это навестил меня в такой дали, в кромешном снеге?...
Я положил книгу в карман, чтобы не оставлять ее среди не распакованной мебели, в духоте котлов и труб. Взял следующую книгу. Не удивился уже тому, что и она была стихами.
Любили тебя без особых причинЗа то, что ты – внук,За то, что ты – сын.За то, что – малыш,За то, что растешь,За то, что на папу и маму похож.И эта любовь до конца твоих днейОстанется тайной опорой твоей...Опять сердца коснулось чужое тепло. Но это м о е тепло! И я взял его, чтобы принести ей. Не оставлять в душной котельной освежающее тепло.
Затем были книги о самом разном.
«Цветная Фотография», с описанием истории, с удивительным портретом Бальзака, сделанным в тридцатые годы прошлого столетия. Выходит, Пушкин мог быть сфотографирован? Я не знал...
«Автоматика холодильных и нагревательных систем».
«Гидролизная переработка хвойной древесины. Получение каротина, пищевого белка и моторного топлива».
«Геотермальная энергетика».
«Лекарственные травы. Сбор. Приготовление. Лечебная практика».
«Все про медоносных пчел».
«Ритмы жизни: человек, общество, поколения».
«Машинное и ручное вязанье...».
Перекладываю книги, словно ближе знакомлюсь я с теми, кто оставил их нам, с людьми, не похожими друг на друга, разными, как эти книги, которые больше не будут пылиться и чахнуть без прикосновения рук. Они переедут в большой крепкий жилом дом...
«Врачебная практика. Диагностика болезней...». Перелистал её, нужного для меня в ней нет.
«Спутник медицинского работника в сельской местности...».
Нашел, наконец, то, ради чего пришел сюда.
Каким надо быть осторожным в словах, а я все не могу научиться, привыкнуть... Вернулся к ней, оживленный прогулкой. В дверях еще весело гаркнул:
– Девочка, у нас гости. Принимай!
Глянул на нее, похолодел от жалости. В лице неверие, надежда.
– Прости меня... Вот они, гости наши, стихи...
– Так и будем пугать себя? – упавшим голосом сказала она. – Так и будем...
Сел напротив, кляну себя молча, книги на тумбочку бросил. Она в окно смотрит, на снег. Потом я раскрыл одну книгу и прочел вслух первое, что попалось на глаза... другое, третье... невольно подчиняясь ритму и словам. Она присела на подоконник, слушала, как прилежная ученица в классе, положив руки на колени.
Я мельком подумал, что нам теперь необходимы станут чужие слова, незаменимые слова и мысли кого-то еще, кроме нас двоих. Слова друзей, слова гостей, таких вот невольных и добрых, ощутимые, живые...
– Все как про меня, про тебя... Каждое слово задевает.
– А меня и тебя всё уже задевает... песня... музыка... даже старинная. Всё намекает...
Спал сегодня до вечера, и никак не проходит усталость. Уже темно, в доме тихо, могу побыть наедине с моим дневником. Прошлая ночь была не такой...
Снег шел несколько дней. За окнами воздуха не стало, неба не видно, поляны с домами нет, всюду обвальный снегопад, лавина снега.
Ночью меня разбудил тонкий протяжный вой. Сначала подумалось, волки. Но звук был ровный, похожий на сирену в тумане. Сердце мое заколотилось от невольной догадки. Неужели...
Ко мне влетела в панике она, сонная, перепуганная до предела.
– Миленький, беда... Вставай, помоги... в оранжерее сигналит...
А сама в шубе нараспашку, в унтах, в шапке.
– Не хотела будить, но выйти не могу.
– Никуда не ходи, – сказал я, – сам проверю.
– Нет, я с тобой... Ну, пожалуйста, я с тобой...
Наружная дверь была привалена снегом. Я выдавил ее плечом, отгреб снег, вынес лыжи, взял в одну руку лыжную палку, в другую – лопату, и мы пошли в ночь, в гуденье, в снег. Раскидали сугроб у входа в оранжерею, вошли в тамбур, включили свет. Она хотела снять шубу, но я запретил: так непривычно сквозило в тамбуре, тоскливо и зябко выла сирена, заставляя догадываться о том, что случилось.