Рыдаль мне очень помог, помогли и мои товарищи.

Вот наконец и мой первый спектакль. Зрительный зал полон, Публика встретила меня нельзя сказать что восторженно, но доброжелательно. Мне казалось, что я играю из рук вон плохо: волновался ужасно! А тут еще вылезло все то, о чем предупреждал меня Рыдаль.

Казанский вариант моей любимой роли - Тихона 'Гоозе' А. Н. Островского

Места в артистических уборных все уже были распределены, и меня посадили гримироваться рядом с актером Б. Томским. В антракте заходит к своему дружку Томскому Соколов и вдруг видит, что на его, Соколова, постоянном месте сижу я. Он остановился как вкопанный в дверях, помолчал и вдруг, неизвестно к кому обращаясь, спросил:

– Почему этот человек, - он даже не назвал меня "молодой человек" и даже не сказал "артист", - гримируется на моем месте?

Не получив ответа, он крикнул:

– Помощник! Почему на моем месте сидит эта персона?

Появившийся помощник режиссера объяснил:

– Так распорядились. Потом Михаилу Ивановичу здесь будет достроен столик, и тогда он...

– Нет, ни потом, ни сейчас Михаил Иванович не будет гримироваться на этом месте. Прошу "их" пересадить!

Это на премьере-то! Вот тогда я вспомнил Рыдаля. Видя, что Соколов продолжает настаивать, а помощник режиссера объявляет: "Начинаю второй акт, Михаил Иванович прошу на сцену", я подчеркнуто вежливо произнес:

– Прошу звонки не давать! Я никуда не пойду, пока вы не попросите Наума Адольфовича Соколова покинуть мою уборную. Он мне мешает сосредоточиться.

Вот этого Соколов ожидал меньше всего. Побледнев, он зашептал сдавленным голосом:

– Щенок! Вы не знаете, с кем говорите! Надо сначала уметь играть, а потом уже разговаривать с Наумом Адольфовичем Соколовым.

Матрос Орел в пьесе 'Амба' был одной из ролей, сыгранных мною в Казанском театре под руководством А. Л. Гоипича -

ученика Вс. Мейерхольда

Я повторил, обращаясь к помощнику режиссера:

– Я не пойду на сцену, пока "они" не уйдут из уборной.

И Соколову пришлось уйти. Не может же вечно продолжаться антракт!

Когда он ушел, я закрыл глаза и, как мне показалось, прочитал про себя молитву: "Спасибо тебе, милый, дорогой Арсений, твой совет я выполнил точно!". И хотя сердце билось, как пойманная птичка, я выдержал, я устоял и, глубоко вздохнув, пошел играть премьеру.

Но это был только первый, пробный наскок за кулисами. Впереди же предстояли встречи на сцене, в работе. И вот вскоре одна из них совершенно неожиданно состоялась.

Заболел актер Женя Агуров, игравший в "Зойкиной квартире", где я не был занят, роль управдома. Аншлаги, снимать спектакли нельзя. Меня вызывает Владимир Захарович и говорит:

– Миша! Ты уже тертый калач, в Блюнчили ты выдержал первый бой. Продолжай так и дальше... Понимаешь, в чем дело? Надо... заменить Агурова.

Было примерно четыре часа дня, через три часа открытие занавеса в "Зойкиной квартире", а он мне предлагает в слаженном спектакле сыграть большую роль.

– Владимир Захарович! Да вы понимаете...
– пропищал я.

– Иди сейчас с суфлером, - не давая мне раздумывать, продолжал он, - садись и учи. Обедай, лежи, а суфлер тебе будет читать, читать, читать. Что бы там ни было, сыграй сегодня обязательно. Это дело твоей чести. И не только твоей - нашей общей. Они вас бьют опытом, а ты им покажи, что опыт дело наживное. Понятно?

– Понятно, - ответил я, но не потому, что меня убедили его доводы, а потому что во мне начала пробуждаться моя актерская сущность - любовь к импровизации!

Жить в образе, импровизируя по ходу действия, - для меня всегда было огромным наслаждением. Я вспомнил, как Мейерхольд разрешил мне в "Рогоносце" - импровизируй! И я согласился.

Казанский Большой драматический театр. В пьесе 'Рельсы гудят' В. Киршона я играл небольшую роль Злобина, инструктора

чечетки