Вместе с десятком таких же отчаянных парней друзья крались вдоль берега Трубежа. На той стороне золотистыми огоньками мерцал половецкий стан. Переяславль хоть и был освещен огнями на стене, выглядел мрачным, затаившимся зверем.

–  Эка силищи-то нагнано!
– шептал Михаила.
– Тьма! Как их обойдешь?

–  Куда ни ткнись, всюду заметят!
– согласился Нечай.

Полки князей-союзников подошли с другого берега Трубежа, и, чтобы сразиться с половцами, им приходилось сначала перейти реку.

–  Тута неча и пытаться в воду лезть, - заявил Мирошка, дружинник из Переяславля, знавший эти места как свои пять пальцев.
– Быстрина, да и как на ладони мы будем. Поганые нас живо перестреляют в воде, как курей!

С тем дозор вернулся к князьям. Выслушав дружинников, Владимир, лучше Святополка знавший окрестности, решил идти до города по другому берегу Трубежа, подалее от половцев, чтобы в нужный час ударить из-за реки.

Рассвет застал войско в походе - на переправу через Зарубинский брод ушла большая часть ночи. Примерно в это же время вдалеке показался и город. Крепкие стены, подновленные Мономахом за время вынужденного двухлетнего сидения в Переяславле, были целы, хоть местами слегка обгорели, а вокруг, насколько хватало глаз, раскинулся половецкий стан.

Его услышали прежде, чем увидели: ржали кони, помыкивали волы, далеко разносились протяжные выкрики, ветер доносил запах дыма, конины и мокрых кож. Нечай и Михаила, которые, воротившись из дозора, снова оказались в разных полках, оба узнали место, где ночью смотрели на вражий стан. Половцы уже поднялись и занимались своими делами. Некоторые садились на коней, другие только отправлялись ловить своих скакунов. Несколько сотен всадников направлялось к городским стенам, на которых внимательный глаз мог различить поблескивающие на солнце шеломы защитников.

Здесь, в виду Переяславля, берега Трубежа были более низкие и открытые. Головной полк, в котором шли Ратибор и его сын Фома и с которым были оба князя, вынырнул из-за небольшого пойменного леска как раз напротив города. Увидев родные стены и орду поганых перед ними, вой невольно прибавили шагу, на ходу доставая оружие и поправляя шеломы.

Ратибор и Фома первыми достигли берега и с ходу бросились в воду, стремясь поскорее пересечь Трубеж. Вскинулась труба, пропел над рекой раскатистый, чуть хрипловатый рев - словно дикий бык-тур вызывал соперника на бой. С городской стены эхом донесся ответ.

Владимир Мономах, как обычно, вел свои дружины. Он вырвался вперед, когда передние ряды его дружины уже были в воде, а следом валом валили все новые и новые. Киевляне спешили не отстать от переяславльцев, опередив ополченцев, которые бежали нестройной толпой, и над их головами разрастался слитный яростный крик.

–  Ратибор! Славята! Ян Вышатич!
– Владимир рванулся наперерез дружинникам.
– Стройте полки!.. Ратибор, бери головной! Ратибор!

Но воевода его уже не слышал - к тому времени он с сыном и первой сотней самых отчаянных парней тоже достиг того берега Трубежа и устремился на половцев. Те, слишком поздно и слишком близко увидев русские дружины, заспешили. Всюду в стане слышались пронзительные крики, визг коней, хлопанье кнутов. Те, кто уже сидел верхом, спешно сбивались вокруг поднявшегося бунчука Тугоркана, устремляясь навстречу. Остальные торопились разобрать коней и оружие. Передние волны всадников той и другой стороны стронулись и пошли навстречу друг другу.

–  Полки!
– Владимир бросился к городу, спеша поспеть за войском.

–  Исполнимся и изгоним поганых!.. Ратибор! Строй дружины!

Десяток отроков следовал за князем, но остальные спешили мимо, отекая его с двух сторон и забыв про все на свете. Высоконогий крепкий конь взбил водную гладь, и рядом с Мономахом на берег выбрался князь Святополк, позволивший киевским дружинам обогнать себя.

–  Не спеши!
– остановил он Владимира.
– Не пытайся их остановить!.. Глянь, как людство валит! Лучше пойдем с ними!

Все смешалось на поле возле Переяславля. Половцы спешно сбились, и пока одни еще ловили коней и вскакивали в седла, другие уже на скаку метали стрелы в летящих на них русичей. Некоторых меткие стрелки замертво вынесли из седел, рядом со всадниками поскакали кони, потерявшие седоков, но основная масса дружинников налетела как ураган, сминая лучников и прорываясь к сердцу половецкого войска, где реял бунчук Тугоркана Степного Барса и нескольких младших ханов, приведших с ним свои орды. В ту же минуту распахнулись наконец ворота Переяславля, и на помощь своим вышла городская дружина, поредевшая в боях, пополнившаяся ополченцами, но готовая к бою. В головах Ольбег Ратиборович повелел нести голубой стяг Мономаха.

Только сейчас Владимир успокоился. Враг был рядом, виден как на ладони, его полки шли в бой, сзади на половцев напирала переяславльская дружина, и он устремился вперед.

Святополк не спешил следовать его примеру - не потому, что струсил. Но он не проскакал и половины поприща, как его острое зрение подсказало ему - у Переяславля стоит его тесть Тугоркан. Святополк не очень любил свою молодую жену, не спешил иметь от нее детей, но в то же время опасался словом или делом нарушить хрупкий мир между ними. Уж если суждено одному из них сложить здесь свою голову, то пусть хоть не от руки родственника. И он повел своих воев туда, где теснила половцев переяславльская городская дружина во главе с Ольбегом Ратиборовичем. Изнемогающие после долгой осады воины хоть и сражались отчаянно, готовы были дрогнуть - на них напирали половцы хана Курен. Хан, молодой, лихой и радующийся бою, сражался впереди. Он чуть было не достал самого Ольбега - всего двое отроков прикрывали сына воеводы от его сабли. Вот один открылся и, раненный в бок, склонился к гриве коня. Получив удар саблей по ноге, жеребец взвился на дыбы, и всадник свалился наземь под копыта коней. Второй воин отважно сцепился с ханом - и в этот миг сбоку ударили дружинники Святополка. Половцы, не ожидавшие этого, смешались, отходя, и наткнулись на задние ряды; еще одной орды. Два крыла конницы сбились вместе и закрутились на поле, путаясь и становясь легкой добычей для переяславльцев.