Шрифт:
Наплававшись, они уселись рядышком на край бассейна, одинаково опираясь на ладони и болтая в воде ногами. Гроссе закрыл глаза, подставив лицо и тело солнцу. Гроэр искоса смотрел на него, испытывая необъяснимое, радостно-болезненное успокоение от столь близкого присутствия этого, отнюдь не располагавшего к добрым чувствам, человека.
Не поворачивая головы и не открывая глаз, Гроссе спросил:
– Как ты себя чувствуешь, Гро?
После слишком долгой заминки юноша отозвался, и тон его был задиристым:
– Учитель, почему вы всегда, сколько я себя помню, задаете мне один и тот же вопрос? Почему каждый раз, приезжая к нам, щупаете мой пульс, прослушиваете сердце и легкие, измеряете давление, заглядываете в уши и в рот? Со мной что-нибудь не так? Я болен?
– Нет, мой мальчик, к счастью, ты абсолютно здоров, – не меняя позы, отозвался Гроссе. – И я хочу, чтобы так было всегда. Поэтому я и слежу за твоим здоровьем.
– Но за здоровьем Джимми-то вы не следите. А он намного старше меня.
Гроссе открыл наконец глаза и внимательно посмотрел на него.
– Слушай, а ведь ты прав! – Он шлепнул себя по голому бедру и, пропустив мимо ушей реплику относительно Джимми, весело сказал: – Ты здоровый, полный бурлящих сил парень. Это же видно невооруженным глазом. Дурацкая врачебная привычка.
– Врачебная? – Гроэр сделал стойку, ловя его, что называется, за язык. – Вы – врач, Учитель?!
– Ну... допустим. И что? Для тебя это что-нибудь меняет?
– Многое.
– Например?
– Вы лечите больных?
– Угу.
– Это ваша работа?
– Угу.
– ...Спасибо. Я узнал то, что хотел.
– Что именно? – не понял Гроссе.
Юноша не успел ответить. На дорожке, ведущей к бассейну, появился Джимми. Деликатно стараясь не смотреть на обнаженного хозяина, он издали сообщил, что обед подан.
– Ну наконец-то! – обрадовался Гроссе, далеко не с такой легкостью, как Гроэр, поднимаясь на ноги.
Подхватив со стула полотенце, он долго и тщательно растирался им, делая заодно массаж. Заметив, что обитатели виллы не спускают с него глаз, весело усмехнулся:
– Ну чего уставились на пару? Могу я, черт возьми, хоть раз в жизни расслабиться, отключиться от бесконечных забот. Почувствовать себя человеком!
Накинув на голое тело махровый халат и сунув ноги в пляжные шлепанцы, Гроссе направился к дому. Гроэр, как всегда не вытираясь, натянул на себя шорты и последовал за ним.
На патио их ждал с деревенским размахом накрытый стол. Рядом с привезенными Гроссе деликатесами Джимми выложил продукты собственного изготовления – овечий сыр, соленые помидоры и огурцы, фаршированный овощами перец, вареные яички, молодой лук и чеснок.
Они ели с жадностью, нагуляв в бассейне аппетит. А Джимми смотрел на них и улыбался, довольный что его стряпня пришлась им по вкусу. И все выглядело так мирно, так по-семейному, что на глазах у него навернулись слезы.
Украдкой бросал взгляды на Учителя и Гроэр, которому тоже не часто доводилось видеть его в таком хорошем настроении. Он даже подумал, что мог бы полюбить этого человека, если бы тот... позволил.
– Очень вкусно, Джимми. Ты молодец! – похвалил Гроссе.
– Спасибо, сэр, – расплылся в улыбке польщенный опекун. – Я старался. Выпьете парного козьего молочка на десерт?
– Парного? Козьего? Так ведь гадость, небось, несусветная?
– Ну что вы, сэр. Очень полезная штука.
– А! Была не была. Наливай. Попробуем. – Осушив стакан, он даже причмокнул от удовольствия и, обтерев губы полотняной салфеткой, попросил: – Гро, сбегай-ка за моей одеждой.
Тотчас поднявшись, Гроэр направился к бассейну. Глядя ему в спину, Гроссе задал опекуну свой неизменный вопрос:
– Как он?
Джимми знал, хозяина интересует только здоровье и душевное состояние мальчика. Да, собственно, это и есть самые важные вещи для человека – его здоровье и душевное состояние.
– Он в порядке, сэр. Здоровье, аппетит, психика – все на месте, – почти автоматически отозвался опекун, произносивший одну и ту же фразу уже много лет. Но, помедлив, добавил: – Вот только...
– Что только? – тотчас насторожился хозяин.
– Его настроения... Он слишком много думает и задает слишком много вопросов... Мне становится с ним все труднее. Я теряюсь и не знаю, что отвечать.
Гроссе прищурясь смотрел на опекуна, что-то прикидывая в уме или пытаясь глубже проникнуть в смысл услышанного. Наконец сказал: