– Ты будешь смеяться.

– Не буду.

– Поклянись.

– Клянусь.

– Это текстильная фабрика. Сейчас там изготавливают… э-э-э… шнуры для тампонов.

Колин не стал смеяться. Вместо этого он подумал: у тампонов есть шнуры? Зачем?

Из всех главных тайн Вселенной – касающихся ее происхождения, участия во всем этом Бога и т. д., – меньше всего он знал о тампонах. Для Колина тампоны были сродни медведям-гризли: он знал, что они существуют, но никогда не видел их собственными глазами, да ему не очень-то и хотелось.

В машине повисла мертвая тишина. Колин ехал вслед за розовым пикапом по мощеной улочке, которая круто уходила вверх. Старому двигателю Катафалка приходилось работать из последних сил. Когда они взобрались на холм, стало ясно, что эта уютная улочка – на самом деле длинная дорога к самому большому частному дому из тех, которые Колину приходилось видеть. И дом этот был вырвиглазно розовым.

Колин уставился на него, раскрыв рот, хорошо хоть успел поставить машину на тормоз.

Линдси пожала плечами так, будто ей стало стыдно.

– Не бог весь что, но это наш дом, – сказала она.

К парадному крыльцу с массивными колоннами вела широкая лестница. Они поднялись, Холлис открыла дверь, и вся компания зашла в огромную гостиную, где стоял такой длинный диван, что на нем можно было разместиться впятером.

– Устраивайтесь как дома, отдыхайте. А мы с Линдси приготовим ужин.

– Ты, наверное, и сама справишься, – сказала Линдси.

– Справилась бы, но не хочу.

Гассан сел на диван.

– Эта Холлис – просто что-то, чувак! По дороге сюда она мне сказала, что владеет фабрикой, где делают шнуры для тампонов.

Колин по-прежнему не видел в этом ничего смешного.

– А ты знаешь, что актриса Джейн Мэнсфилд живет в розовом особняке? – спросил он, чтобы переменить тему, и стал обходить гостиную, читая надписи на корешках книг и рассматривая фотографии.

Одна из них, над камином, особенно привлекла его внимание, и он подошел поближе. У Ниагарского водопада стояла Холлис – чуть моложе и стройнее себя нынешней. Рядом с ней была девочка, немного похожая на Линдси. На девочке было черное короткое пальто поверх старой изношенной футболки с логотипом Blink-182 [31] , черные обтягивающие джинсы и начищенные до блеска мартинсы. Глаза ее были подведены толстыми линиями туши, тянувшимися до висков.

– У нее есть сестра? – спросил Колин.

– У кого?

– У Линдси, – пояснил Колин. – Иди, покажу.

Гассан подошел, окинул взглядом фотографию и сказал:

– В жизни не видел такого жалкого позерства. Готы не слушают Blink-182, даже я это знаю!

– Вам нравится стручковая фасоль? – спросила Линдси, и Колин внезапно понял, что она стоит у них за спиной.

– Это твоя сестра? – спросил Колин.

– Нет, – ответила она. – Я единственный ребенок в семье. Разве ты не видишь, как я эгоистична?

– Он сам слишком эгоистичен, чтобы заметить это, – вмешался Гассан.

– Тогда кто это? – спросил Колин.

– Это я в восьмом классе.

– Вау, – одновременно произнесли юноши, и обоим стало неловко.

– Да, мне нравится стручковая фасоль, – быстро сказал Гассан.

Когда Линдси ушла, Гассан повернулся к Колину, пожал плечами, ухмыльнулся и снова сел на диван.

– Мне нужно работать, – сказал Колин. – Пойду поищу что-нибудь подходящее.

Коридор с розовыми обоями вывел его в комнату с огромным деревянным столом, за которым мог бы подписывать указы президент. Колин сел, вытащил из кармана блокнот, с которым не расставался, сломанный карандаш и начал писать.

Теорема основывается на верности моего давнего предположения о том, что в мире существуют два вида людей: Брошенные и Бросальщики. Конечно, не все люди АБСОЛЮТНЫЕ Брошенные или Бросальщики, но каждый человек имеет склонность к определенному типу.

Отсюда получаем следующую кривую:

Большинство людей расположатся на ней вблизи вертикальной разделительной черты; исключение (например, я) составляет очень небольшой процент. Человек с пятью баллами по этой шкале – ярко выраженный Бросальщик, а 0 баллов – мой результат. Следовательно, если результат Катерины Великой – 4 балла, а мой – 0, то итоговый дифференциал Бросальщика/Брошенного будет равняться минус 4. (Отрицательный результат свидетельствует о том, что к типу Брошенных принадлежит лицо мужского пола; положительный – что к нему принадлежит девушка или женщина.)

Затем Колин стал искать формулу, которая отразила бы его роман с Катериной Великой (самый простой из его романов) таким, каким он был на самом деле: отвратительным, жестоким и коротким [32] .

Он писал, писал и писал уравнения. Марлевый бинт на его лбу промок от пота, и он сорвал его; из ранки потекла кровь, но Колин даже не заметил этого. Ему стало так жарко, что он снял футболку, не думая о том, то в комнату кто-то может войти. Его охватило чувство, что он наконец-то придумал что-то оригинальное. Конечно, он не первый заметил, что люди делятся на бросающих и брошенных. Но едва ли кому-то приходила в голову мысль о формуле, предсказывающей развитие романтических отношений. Любых! Он знал, что будет нелегко. Хотя бы потому, что он привык составлять анаграммы, а не воплощать идеи в виде цифр. Но он был уверен в своих силах. Он не отличался особыми способностями к математике [33] , но был всемирно известным экспертом по расставаниям. И он знал, что стоит на пороге какого-то важного открытия. А когда он докажет всем, что его вклад в науку весом, Катерина начнет тосковать по нему. И, как раньше, будет считать его гением.