Дом уже напоминал баню – так было жарко. Да, не легко нам достанутся обещанные баксы, подумал Колин.

– Чаю хотите? – спросил Старнс и, не дожидаясь ответа, встал и прошел на кухню.

Чай у Старнса оказался горько-сладкий, немного похожий на лимонад, только для взрослых. Колину чай очень понравился, и он выпил несколько чашек. Старнс говорил и говорил, прерываясь только на то, чтобы выпить лекарство (один раз) и сходить в туалет (четыре раза; старики почему-то очень любят ходить в туалет).

– Во-первых, запомните, в Гатшоте мы никогда не бедствовали. Даже во время Великой депрессии я не голодал, потому что доктор Динцанфар увольнял с умом – не больше одного человека из каждой семьи.

Внезапно Старнс переменил тему:

– Этот городок зовется Гатшотом со времен царя Гороха, а ты, Линдси, наверное, и не знаешь почему?

Линдси кивнула, а Старнс, казалось, обрадовался:

– Ясное дело! Ну, тогда ты вообще ничего не знаешь! В старину, еще до моего рождения, бои за деньги были вне закона. А если кому чесалось нарушить закон, Гатшот для этого был самым подходящим местом. Я и сам пару раз попадал за решетку. В 1948-м напился, в 1956-м хулиганил, а в 1974-м угодил в кутузку на два дня за незаконное использование оружия, когда укокошил змеюку Кэролайн Клейтон. Ну откуда мне было знать, что она домашняя? Я зашел в дом Кэролайн, чтобы забрать молоток, который одолжил ей полгода назад, и вдруг вижу: по кухне ползет крысиная змея. Что бы ты сделал на моем месте, сынок? – спросил он Колина.

Колин задумался.

– Вы вошли в чужой дом, не постучавшись? – спросил он.

– Я стучался, но ее не было дома.

– Это тоже преступление, – заметил Колин. – Вторжение в частные владения.

– Хорошо, что тебя там не было, сынок, а то б ты меня арестовал, – заметил Старнс. – Видишь змею – убей ее. Так меня воспитали. Так что я ее пристрелил. Надвое перешиб. И в тот же вечер Кэролайн Клейтон заявилась ко мне в дом. Сейчас-то она уж померла, царствие ей небесное. Она кричала и причитала, что я, мол, убил Джейка, а я ей говорю, не трогал я никакого Джейка, я только пришиб чертову крысиную змею. Но оказалось, что Джейк – это змея, которую она любила как ребенка. Своего-то у ней не было, замуж она так и не вышла. Страшная была, как смертный грех, храни ее Господь.

– А змее, наверное, было все равно, что она страшная, – заметил Колин. – У них ведь очень плохое зрение.

Старнс повернулся к Линдси Ли Уэллс:

– Твой друг – просто ходячая энциклопедия.

– А то, – сказала она с выраженным южным акцентом.

– Так о чем я? – спросил Старнс.

– О Гатшоте. О боксе. О старых временах, – выпалил Колин.

– А, ну да. Пока здесь не появилась фабрика, в Гатшоте было несладко. Глухой фермерский городишко. Деревня, по сути. Моя мама говорила, что у него и названия-то не было. Я вам про боксеров рассказывал? Парни со всей Америки приезжали сюда и бились за пять – десять долларов. Чтобы хоть как-то обойти запрет, они придумали правило: нельзя бить ниже пояса и ниже плеч. Это был гатшотский [46] бокс, небось слышали о таком. Город этим прославился, отсюда и название.

Колин вытер потный лоб тыльной стороной ладони, но только размазал влагу. Потом сделал несколько глотков чая.

– Мы с Мэри поженились в 1944-м, – продолжил Старнс, – я тогда должен был идти на фронт.

Колин подумал, что Старнсу не помешал бы урок мистера Холтсклоу, который учил их английскому в одиннадцатом классе и рассказывал о смысловых связках. Из самого Колина рассказчик был никудышный, но ему, по крайней мере, было известно о связках. Правда, слушать Старнса все равно было интересно.

– Воевать я так и не пошел, отстрелив себе два пальца на ноге. Да, я трус, но и что с того? Я уже старый, так что могу признаться честно. Но вообще-то войны я не боялся. Война меня никогда не пугала. Мне просто не хотелось ехать к черту на кулички, чтобы там воевать, вот и все. Тогда у меня была дурная репутация. Я, конечно, притворился, что прострелил пальцы случайно, но все знали правду. От этой репутации я так и не избавился, но теперь те люди, что укоряли меня, мертвы и не смогут вам ничего рассказать, так что верить вам придется мне: они тоже были трусами. Все люди – трусы. Но мы с Мэри поженились и, видит Бог, любили друг друга. До самого конца. Я ей не очень-то нравился, но она меня любила, если вы понимаете, о чем я.

Колин и Гассан переглянулись. Глаза у них были круглыми от ужаса. Они оба боялись, что поняли, о чем говорит Старнс.

– Она умерла в 1997 году. Инфаркт. Она была хорошая, а я дурной, но она умерла, а я вот живу.

Потом он показал им фотографии; они столпились за его спиной, а он медленно перелистывал морщинистыми руками страницы фотоальбома. Самые старые фотографии уже выцвели, и Колин подумал, что люди на карточках даже в молодости выглядят старыми. На глазах у Колина рождались и вырастали дети, а у их родителей появлялись морщины и выпадали волосы. И везде, со дня свадьбы и до ее пятидесятилетней годовщины, Старнс и Мэри на фотографиях были вместе.

В моей жизни будет так же, подумал Колин. Обязательно будет. В нашей с Катериной жизни. И не только это. После меня останется больше, чем фотоальбом, где на всех фотографиях я буду старым.

Колин понял, что шесть часов уже истекли, потому что Линдси Ли Уэллс встала и сказала:

– Ну, нам пора, Старнс.

– Лады, – сказал он. – Рад был вас видеть. И, Линдси, ты очаровательна.

– Кондиционер не нужен, приятель? Тут ужасно жарко, а Холлис его для тебя в два счета раздобудет, – сказала она.