Шрифт:
После ужасного затишья я встретил Катерину XVI на крыше отеля в Ньюарке, Нью-Джерси, во время Академического декатлона, когда учился в десятом классе; у нас был настолько бурный и страстный роман, какой только может случиться за четырнадцать часов во время Академического декатлона, то есть нам даже пришлось выгнать из комнаты трех ее соседей, чтобы там целоваться, но потом, когда я завоевал только девять золотых медалей, облажавшись в риторике, она бросила меня, потому что дома в Канзасе у нее был мальчик и она не хотела бросать его, так что бросить пришлось меня.
С Катериной XVII я познакомился, не буду врать, в Интернете, в январе следующего года; у нее был проколотый нос с кольцом, еще она знала много необычных слов, связанных с инди-роком, кстати, слово «инди» я узнал от нее, и было интересно слушать, как она рассуждает о музыке, а однажды я помог ей красить волосы, но потом, три недели спустя, она бросила меня, потому что я был эмо-ботаник, а она искала тру-эмо.
Хотя я избегаю использовать слово «сердце», если речь идет не об органе, перекачивающем кровь, Катерина XVIII, несомненно, разбила мне сердце, потому что я ее безумно любил с той самой секунды, как увидел на концерте, куда Гассан заставил меня сходить в летние каникулы; она была невысокой рыжей женщиной, которая терпеть не могла, когда ее называют девочкой, и я ей нравился; она понимала мою нерешительность, поэтому я на многое вознадеялся и писал ей очень длинные и ужасающе философские письма, а потом она бросила меня по электронной почте после всего двух свиданий и четырех поцелуев, и я продолжил писать ей очень длинные и ужасающе жалкие письма.
Всего через две недели после этого на пороге моего дома возникла Катерина I и вскоре стала K. XIX; она – хорошая девочка с добрым сердцем, которая любит помогать людям, и никто другой не заставлял мое сердце – боже, я не могу остановиться! – пылать, как это вышло с ней; я очень хотел, чтобы она всегда была рядом, но она переменчива, а я не уверен в себе – люди с такими характерами плохо подходят друг другу, но я все равно любил ее, думал только о ней и положил все свои яйца в ее корзину, и 343 дня спустя остался с пустой корзиной и бездонной дырой в животе, но теперь я решил, что буду вспоминать о ней как о хорошем человеке, с которым мы здорово проводили время, пока не попали в неисправимо плохое положение.
Мораль этой истории в том, что помнишь не то, что случилось. Наоборот, случается то, что ты помнишь. И вторая мораль этой истории, если у истории бывают две морали, в том, что Бросальщики ничем не хуже Брошенных. Расставание – это не то, что кто-то делает с тобой, а то, что происходит с вами обоими.
– И третья мораль этой истории, Умник, в том, что ты только что рассказал отличную историю и доказал, что, выслушивая истории бывших и нынешних работников «Гатшот Текстайлс», любой– любой! – сможет после нескольких уроков научиться рассказывать первоклассные истории.
– Когда я рассказал эту историю, дыра в моем животе заросла.
– Чего?
– Ничего. Так, мысли вслух.
– Вот кто нам на самом деле нравится. Люди, рядом с которыми можно думать вслух.
– Люди, которые были в наших тайных убежищах.
– Люди, при которых можно кусать большой палец.
– Привет.
– Привет.
– …
– …
– Ух ты. Моя первая Линдси.
– Мой второй Колин.
– Ух ты, здорово. Давай еще раз.
– Давай.
– …
– …
– …
– …
– …
– …
– …
– …
Поздно ночью они вместе вышли из пещеры, но поехали домой порознь, Колин – в Катафалке, Линдси – в розовом пикапе. Они снова поцеловались около дома, и этот поцелуй оказался очень приятным, как и обещала улыбка Линдси, а потом прошли в дом и уснули.
[эпилог, или глава о Линдси Ли Уэллс]
Колин проснулся с петухами, совершенно разбитый, и еще целый час лежал в постели, прежде чем спуститься вниз. Гассан уже сидел за дубовым столом, и перед ним лежала кипа бумаг. Колин заметил, что Холлис не спала на диване – может быть, у нее все же была своя спальня.
– Бухгалтерский баланс, – объяснил Гассан. – Кстати, очень интересная штука. Холлис мне вчера вечером объяснила. Ну что, ты с ней целовался или как?
Колин улыбнулся.
Гассан встал, глупо ухмыльнулся и весело хлопнул Колина по спине:
– Ты стервятник, Одинец. Ты кружишь, детка. Кружишь и спускаешься все ниже и ниже, выжидая момента, когда сможешь опуститься на тушу романа и начать пировать. Это восхитительное зрелище, и особенно в этот раз, потому что мне нравится эта девчонка.
– Пойдем позавтракаем, – предложил Колин. – В «Хардис».
– В «Хардис», это неплохо, – радостно согласился Гассан и крикнул: – Эй, Линдс, вставай, мы идем в «Хардис»!
– Мне утром к Мэйбл идти, – откликнулась Линдси. – Съешь за меня семь монстробургеров.
– Будет сделано, – пообещал Гассан.
– Слушай. Вчера вечером, придя домой, я протестировал формулу на нас с Линдси, – сказал Колин. – Она меня бросит. Кривая длиннее, чем с K. I, но короче, чем c К. IV. Она бросит меня в ближайшие четыре дня.