– Ты шо, никогда не видел? Камыш называется. Сними шляпу, рыба белое не любит.

Мы долго смотрели на поплавок, он слегка покачивался, но не нырял. Я, наверно, задремал, не заметил, когда на песке оказалась рыбка, била хвостом. Павлик вырвал крючок из её губ и бросил рыбу в ведро. Насадил червячка и снова замер с удочкой.

Я заглянул в ведро. Рыба открывала окровавленный рот, она что-то просила, но голоса не было. Я предложил Павлику: давай бросим её в речку?

– Ты шо – не того?! Пожалел рыбку? А зачем ловить пошёл? Думай башкой. Даже вернёшь её, она уже гиблая. Рот у ей рваный.

Говорил Павлик шёпотом. И река тихо огибала камыши, песчаные выступы. Солнце поднялось, грело мне спину, а Павлик сидел в тени кустов, не отводил глаз от поплавка и продолжал:

– Ты ещё пиявок пожалей. Вон они, – не глядя, показал пальцем.

У берега вода прозрачна, а в глубине сгибались и разгибались малые чёрные червячки.

– Они кровь пьют.

– Как пьют?..

– Сунь ногу в воду – увидишь как.

Я отказался.

– Ото верно. А я их ловлю. Бабка в городе в аптеку сдаёт. За деньги.

Назавтра Павлик позвал играть в шашки. Я обрадовался, в шашки у меня получалось неплохо.

Двор у Павлика, в отличие от нашего, неопасный: ни козы, ни собаки, ни гусей. Есть корова, но она в «стайне», сказал Павлик. Бабка его – в чёрном платке до хмурых бровей – спросила:

– Это чейный байстрюк?

– Жильцы новые у Марфы, – пояснил Павлик.

– Тьфу! Шоб она сгорела, проклятая!

– Ладно, баб…

– Было б ладно, не проклинала! Заступник нашёлся…

Мы сидели на завалинке. Я настроился играть неторопливо, обдумывая. Но стоило мне передвинуть шашку, как Пашка тотчас двигал свою и тем подгонял моё решение. На доску он смотрел мельком, вроде заранее знал мой следующий ход. Он так легко обставил меня, что было понятно: где-то я ошибся. Вторую и третью партию он закончил ещё быстрее, снимая по несколько шашек сразу, прошёл в дамки, но не воспользовался ею. После четвёртого проигрыша удивление уже не возникало.

– Откуда у тебя это?

– Где ты сейчас живёшь, два года приезжал один чудик, Семён Данилыч, волохатый такой, в очках. Он и научил. Говорил – могёшь, учиться надо… Но у нас нет с кем тягаться…

– А с папой играешь?

Пашка повёл глаза на небо, на крышу, на деревья.

– Пошли черешню пощипаем. Только рубаху сними, потом не отмоешь.

Черешня была чёрная, горькая до тошноты. Я скривился, а Пашка с улыбкой ободрил: ещё возьми, давай не бойся…

Послушался: взял ещё. И ещё. И чем больше ел, тем скорее пропадала горечь, тем сильней хотелось чувствовать необычный вкус ягод. Пальцы стали фиолетовыми и, наверно, как у Пашки, рот был перепачкан чёрным соком.

С каждым днём я узнавал что-нибудь важное, что рядом находится, а никто раньше не сказал. Что вороны, как люди, живут парами всю жизнь… Что самая лучшая малина растёт возле муравейника, а из молодой крапивы можно готовить щи, что табаком лечат зубы… Я удивлялся: откуда Пашке всё это известно, а он не понимал, как можно не знать, что ранка заживает от простого подорожника…

Однажды я пригласил его к нам, – Настя как раз испекла пирожки с вишней, – но Пашка отказался наотрез:

– Мне к Марфе нельзя. Мы с ней… свои счёты… Никуда она не денется…

Пашка старше, уже секреты имеет, а у меня их нет. С секретами, конечно, жить интересней: надо уметь молчать. Но мне скрывать нечего. Да и вопрос у Пашки был простой: почему приехал только с Настей? Я охотно рассказал про папино сердце, про врачей, про этот странный Кисловодск… И без всякого умысла спросил о Пашкиных родителях. Он нехотя пробурчал, что батько «у Белого моря».

– Моряк? – обрадовался я.

– Камень рубит. На казённых харчах.

О маме сказал: нет известий, письмо пока не пришло. И не поднимая глаз, негромко спросил:

– Ты знаешь про «пять колосков»?

– Не очень…

– Ото и видно. В городе колоски не родят… А сколько за них дают, знаешь?

– Рублей дают?

– Догонят – ещё дадут. Про «колоски» тебе и знать незачем. Но Марфа своё получит. Получит, будь спок…

За обедом я спросил у Насти: что такое «пять колосков»?

– Хто тобi про це трiпався? – Настино лицо стало непривычно строгим.

– На улице тётки разговаривали.

– А ти не слухай усякоi брехнi. Станешь сорокою-бiлобокою. А може, Пашка чого наплiв?

– Нет. Я ж сказал: на улице две тётки стояли, услышал…

Утром Пашка окликнул меня:

– Пойдёшь на рыбалку?

– Нет, не хочу.

– Слабак, значит…

Я смутился: Пашка попал в точку, – я вспомнил, как шевелились рваные рыбьи губы…

– Понимаешь, папа сказал: научись говорить «нет», если что-то не хочешь.

Пашка кивнул стриженой башкой:

– Правильно сказал твой батя. Ну, я побёг. Нам шамать надо.

Начало начал

Мама открыла посылку, и мы недоумённо переглянулись. В посылке лежали бесформенные куски: коричневые, будто комья глины. Мама попыталась ткнуть вилкой, но вилка соскользнула, а на куске остался чуть заметный след. Настя осторожно вынула один кусок, понюхала и удивлённо заулыбалась: