Шрифт:
— Нет, я поклялся! Но девочка может проговориться.
— А что она может сказать? Что видела крестьянку, которая ее обнимала? Только и всего! Друг мой! Позвольте мне завтра прийти!
— Завтра будет дождь.
— Ну, если будет дождь, тогда не приводите Нини, а я все-таки приду узнать о ее здоровье.
— Хорошо! Но при условии, чтобы это было в последний раз, а потом вы позволите мне все рассказать отцу.
— Согласна! Прощайте, до завтра! О, дорогой мой друг, Господь с вами, да благословит он вас, как я вас благословляю! Прощайте!
Она свистнула, чтобы позвать свою провожатую, и обе ушли. Анри прошел вместе с ними до опушки елового леска, насколько я мог судить по шуму их шагов по сухим листьям.
XII
Когда следишь за своим сыном, не надо, чтобы он об этом подозревал. А потому при его возвращении домой я и виду не показал, что о чем-то знаю. Часов около десяти приехал Жак, будто бы с охоты, и не мог миновать наш дом, не справившись о нашем здоровье.
— Что же ты с пустыми руками? — спросила его госпожа Шантебель.
— Извините, тетушка, я отнес зайца на кухню.
— Не хочешь ли сыграть партию в пикет с дядей?
— К вашим услугам.
Я заметил, что Жак хочет о чем-то мне сказать.
— Пойдем-ка, — вмешался я, взяв его под руку, — пойдем-ка пройдемся. У вас в гостиной, дамы, ужасная жара. Разве можно так топить летом?
— Ну, что нового? — спросил я племянника, когда мы остались одни. — Что-то ты сильно смахиваешь на мокрую курицу.
— Так и есть, дядя! Мокрая курица — это я. Оказывается, я был прав, Анри — мой соперник. У них каждый вечер свидания в Персмонской башне.
— Кто тебе сказал?
— Я сам видел, я следил и подслушивал. Еще сегодня вечером…
— Как, ты подслушивал?
— Да, но ничего не смог разобрать.
— Тут ты сплоховал!
— Но вы, надеюсь, согласны, что мадемуазель де Нив не станет назначать Анри свидания только для того, чтобы научить его молиться по четкам?
— Однако у тебя-то с нею, по-моему, дальше четок дело не пошло?
— Да, надо мной она смеялась, как, может быть, теперь смеется над кузеном; но водя таким образом людей за нос, она рискует своим добрым именем, а это совсем не смешно!
— Ты же сам твердил мне, что она неприступна и надо быть дикарем или животным, чтобы употребить во зло ее невинность.
— Я имел в виду себя, потому что я не умею говорить красиво, убеждать, а Анри — адвокат, он за словом в карман не полезет.
— Значит, он опаснее тебя? А я-то считал тебя неотразимым…
— Ах, дядя, не смейтесь надо мной, не бросайте меня без поддержки!
— Разве я обещал помогать тебе в любовных делах?
— Вы слушали меня с таким вниманием, что я посчитал его за участие.
— Напрасно. Мне совсем не по душе твои планы разбогатеть за счет жены. Если ты обязательно хочешь жениться на миллионе, обращайся за содействием к Шарлет.
— Дядя, вы меня обижаете. Видит Бог, вы ко мне несправедливы. Миллион ничего не стоит, если девушка обесчещена…
— Пока этого не случилось, но если она будет продолжать так сумасбродствовать, то, может быть…
— Стало быть, вы знаете?..
— Знаю то, что ты мне сказал, и отвечаю на твои слова. Если у нее завязались отношения с Анри, то только чистые и невинные; но если она каждый день будет выбирать себе новых поверенных, то очень скоро нарвется на такого, который ее погубит, и скандал повредит твоей сестре. А поскольку во всей этой истории меня интересует только она одна, то я завтра же положу конец всему этому смешному и глупому положению.
— Положите конец? Что же вы сделаете, дядя? Напишете графине? Погубите бедную Мари?..
— Да ведь ты только что обвинял ее!
— О Боже! Я не обвиняю ее, я ее жалею; я готов скорее отдать обе руки на отсечение, чем навредить ей. Если бы вы знали, какая она добрая и великодушная! До нелепости!
— А если она тебя надует и выйдет замуж за другого?
— Я напьюсь, как свинья, или застрелюсь, но вредить ей, мстить… нет! Боже упаси! Она не такая, как все женщины, она ангел, чудаковатый, неразумный ангел, если ангел может быть таким… Ведь сердце у нее — добрейшее, намерения — прекраснейшие, она олицетворенное бескорыстие. Нет! Ее необходимо спасти.
— Послушай, — сказал я, взяв его за руку, — ты сын моей сестры, все тот же добряк Жаке, который и мухи не обидит и которому все простится за его сердце. Теперь я убедился, что ты по-настоящему любишь мадемуазель де Нив. А значит, надо тебя женить на ней, и я сделаю все, что смогу, даю тебе слово, раз у нее действительно так много хороших качеств. Я повидаюсь с ней, переговорю, изучу…
— Ах, дядя, спасибо вам, но как же Анри?
— Анри тут ни при чем.
— Кто знает?
— Не говори мне о нем, пока я сам не узнаю всего. Иди спать и брось шпионить. Я буду вести наблюдение, но хочу делать это один. Понимаешь? Слушайся меня, а то я тебя брошу.