бывшие в 1940 г. комбригами и полковниками: Шталь Ю.М., Ратнер И.М., Черкезов И., Подшивалов В.И., Смирнов А.М., Вейкин Я.Я.;

Герой Советского Союза Мошляк И.Н.; быв. работник Коминтерна (отдел кадров) Белов; быв. работник ТАСС Петров.

Достаточно хорошо меня знали, кроме того, командиры: Смирнов А.К., Магон Э.Я., Стельмах Г.Д., Бонич А., Красо-вицкий, Лебедев П.В., Герой Советского Союза Левченко и другие, но, по моим частным сведениям, они погибли в огне Отечественной войны.

Я прошу или затребовать меня для пересмотра дела и окончательного решения в Москву, или лично допросить по существу моего заявления уполномоченному на то лицу.

Моя жена Лидия Гордеевна работает медсестрой в детконсультации (Москва); сын Владимир находится в Красной Армии на командных курсах... з\к Васенцович В. К.

20 ноября 1943 г.

Усть-Вымлаг.»13

Как видно из приведенного выше обращения В. К. Васен-цовича, он всеми силами, понимая и используя обстановку войны, зная о большой нужде армии в опытных командных кадрах, стремится вырваться из лагеря, аргументированно обосновывая необходимость своего освобождения и целесообразного использования для нужд армии и Родины. Он

261

обозначил те сферы деятельности, где он смог бы плодотворно трудиться — на командных, штабных и хозяйственных (тыловых) должностях, на преподавательской работе. Он хочет заручиться поддержкой тех людей, которые его хорошо знали в предвоенные годы по учебе в академии, по совместной службе в войсках — людей (генералов и офицеров), имена которых стране стали известны в годы Великой Отечественной войны. Но все попытки В.К. Васенцовича освободиться или хотя бы сократить срок заключения оставались безуспешными. Победоносно закончилась война, по амнистии на свободу вышли многие уголовники, а осужденные по политической статье (пресловутой 58-й) продолжали тянуть свою лямку, мужественно дожидаясь окончания срока заключения под стражу, чтобы потом отправиться в ссылку в отдаленные районы страны (Красноярский край, Казахстан и др.). Председателю Совета Министров СССР Сталину Иосифу Виссарионовичу (от) заключенного

Васенцович Владислава Константиновича, содержащегося: Коми АССР, Кожвинский район, поселок Абезь, почтовый ящик № 388/16/Г

ХОДАТАЙСТВО О ПЕРЕСМОТРЕ ДЕЛА В декабре 1950 г. мне было объявлено, что Управлением Усть-Вымлага 21 ноября 1950 г. мое ходатайство было направлено в Совет Министров СССР. Я не получил какого-либо извещения о решении по упомянутому ходатайству, поэтому, обращаясь вторично, я прошу известить меня об окончательном решении по моему делу. В июле 1941 г. Военной коллегией Верховного суда СССР по ст. 58 п. 1 «б» и 11 УК РСФСР

262

(в оригинале сказано — СССР. — Н.Ч.) я был приговорен к 15 годам лишения свободы с содержанием в исправительнотрудовых лагерях с поражением в правах на 5 лет. С зачетом пред варительного заключения с 1938 года я отбыл более 12 лет определенного приговором срока. Последняя должность, на которой я работал в 1937—1938 гг. — начальник штаба Особой Краснознаменной Дальневосточной армии. Поскольку в моем ходатайстве, посланном в Совет Министров СССР 21 ноября 1950 г., я подробно изложил свои признания и имеющие значение обстоятельства деятельности, а также биографические данные, я, рассчитывая на возможность рассмотрения обоих ходатайств в совокупности, ограничиваюсь изложения материала, дополняющего упомянутый документ.

Я признавал и признаю себя виновным в неумышленном пособничестве вражеской деятельности Блюхера, б(ывшего) командующего ОКДВА, а также в антисоветском поведении на следствии в 1938 г. Я не привожу причин, объясняющих это позорное поведение потому, что считаю неуместным подобие какого-либо оправдания. Тринадцатый год безропотно я переношу определенное приговором наказание и не считаю себя безвинно наказанным человеком.

Являются ли совершенные мною преступления логическим завершением моей предшествующей деятельности, имеют ли какие-либо корни в моей жизни? Никакой связи, никаких корней и никакого подтверждения в моей последующей жизни (прошло уже 13 лет) они не имеют. Происхождением из трудовой семьи, личным трудом с 15 лет, влиянием рабочей среды в Орехово-Зуеве, знанием отрицательных сторон капиталистического общества старой России я был подготовлен к тому, чтобы пойти с большевиками в 1917 г. С ноября 1917 г. я служил только Советской власти. В 1919 г.

263

я добровольно отправился на фронт против Колчака, всю гражданскую войну был на фронте, только в полках 21-й, а потом 10-й дивизий, участвовал в разгроме Юденича и Колчака, в войне с белополяками, ликвидации антоновского восстания и белофинской авантюры в Карелии. Воевал честно, с ненавистью к врагам советского народа, не имея каких-либо карьеристских побуждений. Считал своим долгом до последнего выстрела быть на фронте и этот долг выполнил. Приобретя боевой опыт, я постоянно ощущал недостаток военных знаний. Для приобретения их я пошел в Военную академию имени М.В. Фрунзе. Я с благодарностью вспоминаю добрые советы учиться военному делу Толбухина Ф.И., Цветаева В.Д., с которыми вместе работал в 56-й дивизии, и Шапошникова Б.М., который направлял меня в академию от Ленинградского военного округа. В академии я занимался много и настойчиво, работал вместе с Н.Ф. Ватутиным в одной учебной группе. С 1930 г. и по 1938 г. я работал в войсках Дальневосточной армии. Семь с половиной лет я был в одной 40-й дивизии (командиром полка, начальником штаба и командиром дивизии).

Должен ли я в чем-либо признавать себя виновным? Нет. Работа была моя честная и плодотворная. Я не был формалистом и консерватором в боевой подготовке и не испытывал робости, проводя такие ответственные учения, как форсирование полком и дивизией р. Енисей (полтора километра ширины и 11 км в час течение), р. Зея (800 м), двухстороннее учение полка с боевой стрельбой пулеметов и артиллерии. Культура огневого дела и результаты стрельб были высокие. В личной стрельбе достигал рекордных результатов («Красная Звезда», осень 1931 г.). В течение трех с половиной лет нес ответственность за неприкосновенность государственной границы на протяжении около 200 км (Северная Корея—Маньчжурия). Провокации японцев частями 40-й дивизии отбивались со значительными для японцев потерями (25.3.36 г. и IX—36 г.). Весной 1937 г. 40-я стр(елковая) дивизия, как одна из передовых в ОКДВА, была удостоена высокой чести: ей было присвоено имя Орджоникидзе. В 1937 г. я, командуя 18-м корпусом, начал выправлять серьезные недочеты 69-й дивизии и Благовещенского укрепленного района. Опыт командования 40-й дивизией в обстановке постоянных угроз японских провокаций приучил меня к тому, чтобы не вообще обеспечивать требуемые приказами достижения боевой подготовки, а гарантировать подготовленное заранее вступление войск в бой. Эти требования я проводил в 18-м корпусе, эту линию я стал проводить и в штабе армии, начальником которого по настойчивому желанию Блюхера я стал с октября 1937 г. Но если до сих пор я не встречал препятствий в работе, которые не смог бы преодолеть, если до сих пор для меня не существовало неясного и непонятного, то с момента прихода в штаб армии я перестал понимать многое в окружающей меня обстановке. Этот период мною освещен в моих показаниях на следствии в 1941 г. (и ранее в 1938 г.) и в моем ходатайстве, посланном в Совет Министров 21.XI. 1950 г. Весь позор за период своей совместной деятельности с Блюхером и за свое поведение на следствии в 1938 г. я переживаю до сих пор и считаю заслуженным то наказание, которое отбываю тринадцатый год.