Шрифт:
— А я не умру, тетенька, а?.. Я еще маленький, да?.. Ты меня спасешь, тетенька, а?.. Я еще не хочу умирать…
Но через две минуты он умер на руках у Лены.
Поздним вечером Лена приближалась к своему госпиталю под удивительно спокойное и мерное постукивание радиометронома. Шел снег. Еще слышались отдаленные выстрелы зениток, виднелось вспыхнувшее яркое зарево пожара. Ленинград лежал перед ней, покрытый свежим снегом, огромный, величавый, настороженный. Улицы утопали в черном мраке, зияли как раны бреши в домах, были выбиты стекла, обвалены крыши.
Город был охвачен голодом, смертью, печалью.
Но город стоял, город не сдавался.
Вот где-то недалеко ухают орудия — это сражается Ленинград. Вот двигается отряд лыжников. Вот на соседней улице слышен железный грохот — это навстречу врагу направляется новая колонна тяжелых танков…
Город сражается.
Люди голодают, замерзают, хоронят своих близких, но напряженно работают. Они стоят у моторов, у станков и продолжают делать пушки, танки, винтовки. Работают все без исключения: рабочие, инженеры, профессора, студенты, школьники!
Хоть и в замерзших помещениях, в шубах, в валенках, в ушанках, в полумраке, при лучинах, но работают!
В подъезд своего госпиталя Лена входила измученная и голодная, но странно спокойная, уверенная. Только мысль о долгой отлучке тревожила ее.
«Надо скорее посмотреть больных… — думала она, — вероятно, и новых привезли…»
IX
Тягостное чувство, камнем давившее Костю, Трофимова, Соколова, как давило миллионы других людей, теперь исчезло, освободило грудь и дало простор дыханию. В короткий срок Красная Армия нанесла фашистским войскам ряд сильнейших ударов, отогнала полчища захватчиков из-под Москвы, продолжала гнать их дальше на запад, и это наполняло сердца глубоким чувством гордости за Красную Армию.
С каждым днем Костя убеждался все больше, что чем дальше, тем неизбежнее встреча врага с новыми и новыми русскими силами, несущими ему смерть.
Санбат двигался вперед. И радость этого движения Костя ощущал постоянно, каждый час, каждую минуту.
Только что санбат получил приказ о новом выступлении.
В укрепленную линию врага врезалась советская дивизия. Именно туда, к самой передовой линии, где сейчас разворачивались бои, приказано было продвинуться хирургическому блоку санбата.
Перед самой отправкой Костю вызвали в бюро партийной организации. В крохотном помещении с трудом помещалось человек семь. Кроме комиссара и секретаря, все стояли — негде было сесть.
Секретарь — медицинская сестра Надежда Алексеевна — прочла заявление доктора Сергеева и три приложенные рекомендации. Потом она спросила, кто желает взять слово.
— Поскольку мы сегодня очень торопимся и каждая минута дорога, — сказал комиссар Фролов, — разрешите сразу мне. Считаю, что в этом вопросе все ясно. Сергеев — исполнительный, энергичный, инициативный работник и хороший товарищ, проверенный в тяжелых боевых условиях. Он прекрасно относится к больным. Я верю, что он будет хорошим членом партии.
К мнению Фролова присоединились еще два товарища — командир санбата Подобедов и водитель Иванов.
Соколов сказал просто:
— Голосую за принятие — Сергеев наш человек.
А тихая, удивительно спокойная Надежда Алексеевна, говорившая всегда очень мало и на редкость лаконично, сказала:
— Убеждена, что Сергеев настоящий коммунист.
После голосования она пожала руку Косте:
— Поздравляю!
— Благодарю вас, товарищи, за доверие… — сказал взволнованный Костя. — Приложу все силы, чтобы оправдать его.
Через десять минут хирургический блок отправился в путь.
В поле разыгрался буран. Все дороги скрылись под метровым слоем снега. Большие сугробы рыхлыми баррикадами преграждали путь, и машины одна за другой застревали, словно въезжали в большие кипы ваты и запутывались в них. Колонна с трудом продвигалась и наконец остановилась совсем, но маршрут был рассчитан до одной минуты.
Что было делать?
Машины, глухо содрогаясь, тщетно пытались сдвинуться с места. Колеса, кружась, буксовали на заснеженных буграх.
Тогда у головной машины появился комиссар Фролов.
— Все-ех сюда-а-а!!! — кричал он, стоя на крыше кареты и складывая руки в рупор. — Все-ех сюда-а-а!!!
— Всех сюда-а-а!!! — передавал дальше по колонне Бушуев.
Шоферы, врачи, сестры, санитары быстро сбегались к головной машине и, упираясь в снег, толкали ее вперед.
— Над-д-а-ай, над-д-а-а-ай!!! — натужно кричал незнакомым голосом Фролов, и люди, «наддав», толкали машину через сугроб, и она шла дальше. Тогда все быстро бежали к другой, начинали все сначала.