— А!.. так ты наш...

Жидовин выглянул из лабаза во двор и крикнул приказчика:

— Уж ты постой здесь, а я пойду к матушке! Вышли они из лабаза, и когда отошли от него, он обратился к Усу:

— Меня зовут Жидовиным, я сын боярский, и мы с Стенькою погуляли... Потом он ушёл в моря, а меня послал к гетманам к Черкассам... Везу я теперь ему грамоту гетмана Брюховецкого... Таперь, пока он вернётся, я сижу здесь с инокинею Наталиею... Это — великая черница, и московская, и киевская. Называется она моею матушкою, и мы живём с нею в одном доме. Теперь знаешь, кто мы, и пожалуй к нам — будешь дорогим гостем.

— Слышал я, — отвечал Ус, — о тебе от наших казаков и рад, что встретились. Идём к твоей инокине — я от хлеба-соли не откажусь.

Они застали инокиню читающею какую-то священную книгу.

Она была одета купчихою. Лицо её посвежело, а глаза приняли обыкновенное лучистое выражение.

Донской удалой казак, войдя в избу, перекрестился иконам, поклонился ей в пояс и подошёл под её благословение.

— Это, матушка, Ваську Уса я привёл к тебе, — радостно произнёс Жидовин.

— Очень рада, будь дорогим гостем, садись... А ты, сын мой, вели подать нам хлеба-соли да вина и мёду — угостим атамана.

Жидовин выглянул в дверь и крикнул служке изготовить всё к трапезе.

Пока готовился стол, инокиня рассказала Усу причину своего приезда: нужно-де освободить патриарха Никона из Ферапонтова монастыря и вести его в безопасное место, а когда бояре будут изгнаны из Москвы, тогда он снова сядет на патриарший престол.

Слушая рассказ этот и то, как поступили дурно с Никоном и как он страдает, Ус вознегодовал и сказал:

— Чаво мешкать? Мы и без Стеньки его ослобоним... Созову я своих молодцов, пойдём на поклонение будто в Соловки, а там зайдём в Ферапонтов... А коли ослобоним святейшего, так вся чёрная земля пойдёт с нами, и поведём его в Москву на патриарший престол.

В это время подали трапезу. Сели к столу, ели и пили.

Во время обеда инокиня описала расположение Ферапонтова монастыря, стоящего в глуши.

— Десятка два имеется там стрельцов, — закончила она, — и то старых, глухих и слепых, а братия... палец о палец не ударит для защиты монастыря. А похитивши Никона — концы в воду: мы его довезём до Волги, и раз попал он на наш струг, мы уж не выдадим, да и народ не выдаст.

— Здесь живут два моих молодца, Федька да Евтюшка. Оба торгуют в гостином: один верёвками, другой валенками да лаптями. Я пойду к ним, и уладим всё, — сказал Ус, подымаясь с места, крестясь и кланяясь хозяевам.

Недолго спустя Ус явился к инокине.

— Молодцы, до двух сот, соберутся, когда хочешь, да с оружием. Нужны три аль четыре струга... повезём рыбу да хлеб в Белозерск, а под рыбою будет оружие и порох... Нужен от воеводы охранный лист, да на одном струге нужно взять пять аль шесть стрельцов для охраны... И поедем мы по Волге, как паломники. Федька да Евтюшка были бельцами, да и я был бельцом: мы в одёже чёрной и поедем, точно монахи на богомолье... да и мои молодцы будут в крестьянской, точно и взаправду на богомолье идут.

Инокиня благодарила его за усердие и тотчас распорядилась купить у купцов четыре струга, и после того Жидовин начал грузить на них хлеб и сушёную рыбу. Для свободного же прохода вверх по Волге она достала от воеводы не только охранный лист, но за плату ей дали несколько стрельцов для защиты от воров. Потом инокиня, или, как её звали, Алёна, объявила, что на струги просятся много богомольцев, идущих в монастыри Кирилловский и Ферапонтов, а некоторые в Соловки. Заплатила она в воеводской канцелярии, и выдали ей охранные листы и на всех молодцов Уса, переписав предварительно их имена и откуда они.

По окончании нагрузки, отслужив молебен, инокиня тронулась в путь.

Вверх по Волге они шли очень медленно — то волоком, то на вёслах, и спустя месяц пришли в Белозерск.

Для избежания подозрения Жидовин повёл торг рыбою и хлебом, а паломники сошли на берег.

В Белозерске купчиха Алёна купила лошадей и повозки, нагрузила их разными припасами: рыбою, хлебом, оружием и порохом, и потянулась к Ферапонтову монастырю с Усом, Евтюшкою и Федькою Сидоровым. Двести же богомольцев двинулись за ними разными партиями.

Купчиха сидела в особой, хорошей и крытой повозке, запряжённой тройкою прекрасных воронежских степных лошадей, привезённых ею на одном из стругов.

Когда мама Натя приблизилась к монастырю и увидела его издали, сердце её забилось и с нею сделалось почти дурно.

— Нам бы не ехать дальше, — сказала она, — а лучше пробраться в тот лес... вон, что виднеется... Мы там расположимся станом... и оттуда уж будем действовать.

Ус согласился с нею.

— Так ты поезжай туда, а я подожду богомольцев здесь.