Ландышев, опускаясь в кресло, спросил:

– Откуда вам стало известно, над выполнением какой именно научной работы я тружусь?

– Там в разведке осведомлены об этом… Харвуд информировал Уильяма Прайса, а Прайс был вынужден сказать мне, ведь он был заинтересован в том, чтобы я во что бы то ни стало перегнал вас, опередил.

– И вам это удалось?

– Почти. Затем, совсем недавно, когда я был в Париже, меня разыскивали ищейки Карла Функа, – Можайцев на миг умолк, его лицо исказилось в гневе. – Они тоже говорили мне о вас, старались пробудить во мне ненависть к вам, Ландышев. – Он провел рукой по лбу. – Но я давно уже не тот, каким был когда-то в Штатах, ни Шольц, ни Боде Крюгер не учли этой перемены во мне и снова просчитались. Мне еще предстоит скоро встретиться с ними, они же ждут меня, – на губах инженера Можайцева заиграла насмешливая улыбка. С угрозой он произнес: – Они дождутся! И вот перед тем как отправиться к ним, я должен был встретиться с вами, боюсь, что другой такой возможности у меня уже не будет.

Доронин тихо вышел из комнаты, оставив Ландышева наедине с Можайцевым, он не хотел мешать их свиданию. Он вернулся в гостиную, к молчаливому хозяину.

За дверью слышались приглушенные голоса, иногда казалось – инженеры о чем-то спорили. Доронин возвратился к ним часа через два и застал их склонившимися над чертежами. Можайцев спокойно и, пожалуй, несколько монотонно говорил о своем детище:

– Это минное поле в безвоздушном пространстве, – заключил он.

– И оно должно быть поставлено на пути, по которому будет двигаться советский космический корабль, орбитальная станция с учеными на борту?

– Да, – подтвердил Можайцев. – По их подсчетам, они успеют подготовиться к моменту вывода на орбиту вашей межпланетной станции. Мечта у Прайса и Функа одна и та же – сорвать вашу работу, выиграть время, ну, а что они делают сами для того, чтобы поскорее забраться в ближний космос с оружием, я вам уже рассказал.

– Вы знаете место, где Функ монтирует ваши установки? – осведомился Ландышев.

– Да, приблизительно. И сегодня же я отправлюсь туда, – спокойно заметил Можайцев.

– Зачем?

Доронину показалось, что вопрос, заданный Ландышевым, имеет какой-то иной, отнюдь не непосредственный смысл, но Можайцев сделал вид, будто понял его буквально.

– Для того, чтобы уничтожить «волчье логово», в котором мерзавец Шольц, по приказу Функа, готовит удар по вашей экспедиции.

Ландышев взволнованно поднялся из-за стола.

– Вы рискуете жизнью, – произнес он.

Можайцев строго посмотрел на него.

– Я обязан уничтожить то, что я же разработал и чего не смог уберечь, – он слегка пожал плечами и продолжал: – Для меня дело чести рассчитаться с Функом и устранить опасность, которая возникла для вас по моей, хотя и невольной вине.

Ландышев стоял перед ним, погруженный в размышления.

– Я снова прошу вас подумать и принять мое предложение, – заговорил он с несвойственной ему мягкостью в голосе, – Я думаю, что все-таки затеи Прайса и Функа мы сможем предотвратить иным путем. Вам не следует идти в пасть к зверю, Вадим Николаевич, это и опасно и, кто знает, не бесполезно ли? Вы меня понимаете? – Он минуту помолчал и затем тихо закончил: – Я думаю о вас не только как о человеке науки, как о талантливом инженере, – он даже тряхнул головой в подтверждение своих слов, – но и как о человеке, русском человеке с тяжело сложившейся жизнью.

Можайцев побледнел, лицо его стало еще суровее, глаза почти скрылись в блеске стекол золотых очков.

– Благодарю вас, инженер Ландышев, – сухо и даже отчужденно заговорил он, – я не могу принять ваше предложение, оно не устраивает меня. Почему? Потому, что у меня есть долг, который я понимаю по-своему. Вы хотите, чтобы я жил, существовал? – Можайцев всем телом подался в сторону Ландышева.

– Да, конечно, – сказал тот.

– Я не только не думаю о том, что со мною будет там… – Можайцев сделал неопределенный жест, – но и не уверен, что мне стоит жить, – он сжал челюсти, и в глазах его Доронин опять заметил гнев и ненависть. – Кажется, я давно уже проиграл право на жизнь, однако некоторое время не понимал этого. И все же вы не смотрите на меня, как на самоубийцу – у меня нет настроения доставить такую радость Функу и Прайсу. А теперь нам пора расстаться. Принято у нас, у русских людей, перед расставанием и перед большим делом выпить по чарке водки, – он неожиданно широко улыбнулся, точно его подменили на этот миг, и откуда-то из-под стола вытянул бутылку самой настоящей «Столичной», поставил ее на скатерть, попросил молчаливого хозяина принести рюмки и что-нибудь на закуску.

– Ну, за ваши успехи, – громко произнес Можайцев, подымая свою рюмку, – за ваше здоровье, – сказал он Ландышеву тихо.

– За вашу победу и за то, чтобы вы поскорее вернулись на родину. – В голосе Ландышева Доронин отчетливо почувствовал не только взволнованность, но и непонятную ему растерянность.

Выпили по одной, закусили… Ландышев стал собираться, но Можайцев остановил его.

– Нет, я уйду первым, так надо, – заявил он.

Они стояли друг перед другом, два инженера, и, крепко сжав руки, будто задумались каждый о своем. И опять не мог понять чего-то Доронин.

Можайцев круто повернулся и пошел к выходу.

– Я хотел бы сказать вам несколько слов, – обратился он к Доронину, когда они вдвоем вышли в прихожую.

– Слушаю вас.

– Берегите инженера Ландышева, – тихо произнес Можайцев. – Я много думал о том, что должен был предпринять Уильям Прайс, оставшись без моих установок… Он не из тех, что сдаются без борьбы… Убежден, он сделает все, чтобы сорвать работу Ландышева, а возможно, и уничтожить его самого. Он пошлет к вам, а скорее всего, уже давно послал людей Аллена Харвуда – будьте внимательны!