Путники, не сговариваясь, устремились по дорожке наверх к скалам. И чем ближе они подходили к крайней скале, тем таинственнее и мрачнее она им казалась. Дорожка становилась уже, и вот уже превратилась в тропинку и повела на самый верх лобастого камня, пышущего жаром, накопившимся за летний солнечный день. Местами идти было трудно, и тогда Олег подавал руку Катерине, и они карабкались, как альпинисты, вперед и

вперед, подгоняемые стремлением достигнуть вершины, все больше заражаясь азартом победы.

И вот они на вершине. Гулко и часто стучат сердца, со стороны замка упруго тянет вечерняя прохлада. Небо опустилось, и звезды сияют веселее. Кажется, вот-вот они коснутся головы.

Скала оказалась самой высокой. Темень сгустилась, и долина перед замком погрузилась в непроницаемую мглу, и лишь чаши озер еще отсвечивают блики угасающего заката.

Катерина, родившаяся и живущая в Москве, городе ревущем, гудящем на все голоса,— услышала такую тишину, которую, кажется, никогда не знала. На соседней скале одиноко возвышалась сосна. Она будто бы обрадовалась гостям и наклонила к ним кудлатую шапку волос. И чудилось, что она что-то шепчет, пытается сказать, но не может. Под ногами зашуршала какая-то живность или камешек скатился по песчаному откосу. И эти слабые, скорее воображаемые звуки, еще сильнее подчеркивали благоговейное томление природы. Но ничто не бывает бесконечным. Вдруг внизу что-то захлопало, забилось, а потом истошно, как малый ребенок, закричало. Катя в диком испуге прильнула к Олегу, обвила руками его талию и тряслась, как в лихорадке. Олег и сам изрядно перетрусил, но быстро пришел в себя, прижал к груди голову Кати, гладил ее волосы.

— Тут филины живут. Филины так кричат — по-человечьи.

Не был уверен, что это филины, но и другого объяснения не находил. А крики повторились. На этот раз кричала не одна птица, а две. И обе громко хлопали крыльями, видимо, отбивали себе место в гнезде. Но теперь их крики не были так страшны и Катерине. Олег гладил ее волосы и что-то говорил, говорил. А Катя не спешила отстраниться от его теплой ладони, слышала, как ровно и гулко бьется его сердце, и себе на удивление думала о том, что вот она прильнула к парню, размякла, растаяла и ей так хорошо. Но она скоро опомнилась и почти оттолкнула Олега: «Что вы сотворили с моей прической?», стала поправлять ее. А Олег в свою очередь смутился; он хотя и имел опыт разнообразных отношений с женщинами, но никогда в других случаях так не робел перед ними и не боялся их гнева. Тут же он испугался не меньше, чем внезапного крика филинов, залепетал что-то в свое оправдание — нечто вроде такого:

— Но позвольте, сударыня! Сами же вы кинулись ко мне в объятия и чуть не столкнули с утеса!..

— Кинулась, и что же из этого следует?.. А к кому же мне больше кидаться, как не к вам?..

И они засмеялись.

Олег снова привлек ее и гладил волосы, но теперь уже Катерина от него не отстранялась.

Ночь окончательно вступила в свои права; землю плотно окутала темень, а в вышине ярче засверкали звезды. Долина скрылась от глаз, и только ожерелье озер, словно потухшие глаза засыпающих зверей, бесплотно светилось в пространстве. Над ними поднимался остророгий младенчески молодой и яркий месяц.

— Вы Мухе верите? — раздался вдруг голос Катерины.

— Мухе?.. Пока я вижу одну физиономию и глаза. Душа его закрыта. Но, видно, сам он ничему и никому не верит. Тревожно смотрит на нас и с какой-то нежной отцовской болью. Чувствую, и сам он, как и мы, не знает, кто и как подкатит под него мину. По всему видно, и у них, в органах, идет борьба каких-то групп и кланов. Вот так и все теперь в нашем государстве — в государстве, где нет государства.

— Не жалеете, что уехали из Америки?

— Я оттуда еле ноги унес. Промешкай я еще день-другой и оказался бы в наручниках.

— То есть — как?

— А так. Составили бы строгий график: кому, откуда и сколько перебрасывать денег, и — ни шагу в сторону. Правда, я и в этих условиях нашел бы средство работать на Россию, но это была бы несвобода — как раз ее-то я больше всего и боюсь.

— Вы, верно, не знали тогда всей вакханалии, творящейся у нас в России?

— Всего-то не ведал, но кое-что мне было известно. Знал уже, что наш новый президент тоже не свободен. И, может быть, он более не свободен, чем мы с вами теперь. Мы хоть знаем, кому служить, какому Богу молиться, а он и до сих пор не знает, в какую телегу прыгнуть; я по всему вижу — не решил он еще твердо, какую взять сторону. А у нас с вами компас есть, мы знаем, куда нужно плыть, какого берега держаться.

— Но если это так, то что же он за человек, наш президент? Как это можно — быть главой государства и не знать, какому клану, какой группировке служить? Вдруг встает и заявляет: передела собственности не будет! А у нас и школьники знают, что собственность вся российская жулью в руки перешла. Так как же его понимать? — жулью он будет служить, а не народу? Ведь у нас нет такой властной или олигархической группировки, которая бы служила интересам России. Какого лидера ни возьми — вертухай какой-то. Я раньше верила Зюганову. Почти все офицеры нашей милиции голосовали за него. Мы перед выборами шептали друг другу на ухо: голосуем за коммунистов. И голосовали. Но потом стали присматриваться к этим вожакам оппозиции: что ни человек, то и мерзавец. Тулеев, Руцкой, Подберезкин — все оказались предателями. Раскололи, ослабили патриотическое движение, еще раз опозорили перед всем миром компартию. А недавно и Селезнев, один из главных новых коммунистов, предал Зюганова. Да и сам Зюганов... Кому-то из наших сказал: меня пугает ваш радикализм. Слово «русский», как и все картавые, засевшие в Кремле, произнести не может. Благороднейших патриотов — Макашова, Миронова, Кондратенко — знать не желает. И к нашему всеобщему любимцу Лукашенко нежности не питает. Так что же он за человек, этот секретарь новой компартии?..

Олег слушал Катерину, а сам вычислял по звездам стороны света. Поднимал над головой руку и пальцами улавливал направление слабого теплого ветерка: он дул с запада. И к средине ночи становился теплее. Там, на северо-западе,— Полоцк, Новополоцк, города братской Белоруссии, древние крепости западного славянства. Рядом — Польша, а там — Германия... Тоже ведь места, где селились арии, наши праотцы. Их дух, кажется, витал над вершинами скал, служившими естественной загородой для замка, построенного тоже славянами. Война, прошумевшая в этих местах полвека назад, рождалась в умах ненавистников нашего рода, самых злобных сатанинских сил, свивших гнездо в банках Америки, тех же сил, которые и затеяли в России перестройку. В сущности, и это — война, да еще более коварная, чем те, которые носились огненным смерчем в здешних местах не однажды, и не дважды, а много раз. Иные битвы дотла опустошали славянские земли, а вот какой урон нанесла бесшумная, коварная война нынешних дней — этого еще никто не знает. На что уж Олег слывет среди друзей неунывающим оптимистом, но и он сейчас задумался: выстоит ли Россия?.. Не сойдет ли на нет славянская цивилизация?.. Ведь никогда еще против нее не шли такими дружными рядами все силы мирового зла.