И вот в ближайший выходной мы большой группой, забрав с собой лучшие модели планеров, самолетов, коробчатые змеи, шары Монгольфье и другое, отправились в Каменный Брод.

— Не ходите, — говорили нам, — игрушки ваши там поломают.

— А вам дадут так, что долго помнить будете, — добавляли другие.

Но мы пошли. Как же иначе?! Поручение самого горкома. Ведь мы — комсомольцы!

День выдался тихий, солнечный. По старому бетонному мосту перешли через нашу речушку Лугань к намеченному заранее месту — к небольшой площади у кинотеатра «Безбожник». Раньше в этом здании была церковь. Потому и название такое. У «Безбожника» остановились. Начали готовить модели. Никакой рекламы. Ни шума, ни крика. Спокойно работаем, и все тут. Но на нас стали обращать внимание прохожие. Любопытство берет свое. Некоторые взрослые, осмотрев модели, спешили прочь. А о ребятишках говорить не приходится. Эффект был стопроцентный. Наверное, бродячий цирк не собрал бы столько зрителей. Невидимый ребячий телеграф разнес весть по всей окраине. И через некоторое время у «Безбожника» собралась многоголосая мальчишечья толпа. Были в ней и ситцевые платьица. Да и взрослых сошлось немало. Выходной...

Весь этот народ сам, без приглашений, так и повалил вслед за нами, когда мы потихоньку стали продвигаться дальше к окраине. Там-то мы и нашли место, где можно запускать модели.

Вот и зеленая поляна.

— Ну что, безбожники, начнем? — спросил я негромко.

— Лезем в небо, — ответил Борис Копытин, мой дружок. — Надо только больше дать жару...

А посему первыми запустили воздушные коробчатые змеи. Их у нас было около десятка. Большие. Разноцветные. Все только ахали, когда змеи поднялись высоко-высоко. Потом по шпагату, на котором летали змеи, мы подняли почтальона. Это простая тележка на деревянных роликах с парусом. А там листовки. Никто не ждал не гадал, а тут в небе — белый снег. Полетели в разные стороны листовки.

— Лови их! — Крики, смех на поляне.

И вот уже читают наши зрители: «Кто хочет летать — приходи в аэроклуб».

После этого подоспела очередь наших моделей. А затем — запуск шаров Монгольфье. Все это вызвало восторг. Как после оказалось, не только у присутствующих, но и у многих в городе. Видно-то далеко. Особенно шары. Клеили мы их из папиросной бумаги, размеры были внушительными — два, три метра и более в диаметре. Для нас, набивших руку мастеровых ребят, их изготовление и запуск были самым простым делом. Но какой эффект! Наполненный горячим воздухом прямо здесь же от небольшого костра, шар взмывал очень высоко и летал долго.

Одному из них, самому большому, мы вмонтировали в горловину горелку из нескольких свечей.

— Так воздух будет постоянно подогреваться, — решили мы на своем «ученом совете», — и шар улучшит свою летучесть.

И действительно, шар поднялся выше всех и полетел к центру города. Мы ликовали. Но, к сожалению, недолго. Неожиданно шар загорелся. А через несколько секунд от него осталось лишь облачко дыма. Жалко было сгоревший шар. Мы между собой ругаем инициатора, придумавшего горящие свечи, а публика тем временем волнуется, требует повторить это красивое зрелище.

Авиамодельная массовка сделала свое дело. У многих мальчишек появилось желание делать самолеты. Горком комсомола, высоко оценив нашу работу, решил открыть в школах и клубах города авиамодельные кружки.

Я же, пройдя эту ступеньку, стремился дальше. Не давал покоя командованию аэроклуба, писал рапорты, просил принять меня курсантом моторного летания. Ответ один и тот же: молод еще. И я ждал. Но не сидел сложа руки. Весной 1936 года мне удалось уговорить начальника парашютной станции Ефремова, он принял меня в группу парашютистов. Изучили теорию. Прошли тренировку по укладке парашюта. Отработали нужные приемы при спуске и приземлении. Теперь все готово. Скоро прыжки! Радость моя была беспредельной. Осталась одна формальность: медицинская комиссия.

И тут произошло самое неожиданное. Один из врачей, осмотрев меня от пяток до затылка, провел рукояткой молоточка по моей груди и сказал: «Одевайся!»

Тут же он сел за стол, сделал запись в медицинской карточке и произнес вслух:

— Не годен.

Я так и обомлел:

— Почему не годен?!

— Нужно больше кушать, — невозмутимо ответил врач.

Пришел в себя я уже за дверью кабинета. Что же мне теперь делать? Все рухнуло. Теперь всему конец. Вид у меня был, конечно, жалкий. Увидев слезы на глазах, Борис Копытин все понял. Он взял мою медицинскую карточку, прочитал запись и тут же ее разорвал.

— Пока я буду у глазника, — сказал Борис, — ты достань чистый бланк и вечное перо.

Раздумывать и сомневаться было некогда. Я же здоров. А он: «Кушать надо больше». Бланк я добыл мигом. И перо тоже. Борис написал мою фамилию на новой карточке и сказал: «Жди!»

И тут же вошел в злополучный кабинет. А через несколько минут вручил мне медицинскую карточку с отметкой «Годен».

— Чуть не завалил, — делился Борис, — спросил, есть ли у меня брат, говорит, сегодня один был, сильно похож...

Я не знал, как и благодарить товарища. Мы вместе с ним окончили аэроклуб, авиационное военное летное училище. А дальше судьба разбросала нас в разные концы нашей необъятной страны. Не знаю, как поступок моего товарища оценят другие, а я считаю его правильным. Благодаря Борису Копытину стал летчиком. Работал в авиации тридцать лет и никогда не жаловался на здоровье.

Пройдя медкомиссию, мы еще продвинулись вперед, ближе к своей мечте. Первый парашютный прыжок — знак парашютиста на груди. Теперь — даешь штурвал!