Шрифт:
Второй цикл книги, «Партизан Шкуро» — одна из первых работ, изданных на ротаторе Ф.И. Елисеевым после Второй мировой войны, в Америке. «Находясь за границей, — писал он, — мы долго ждали выхода в свет воспоминаний А.Г. Шкуро о его героических рейдах — летом 1918 г. ...в
Ставрополье во главе восставших казаков Баталпаишнско-го и Лабинского отделов... Они не появились». (На январь 1955 г. —П.С.). В эмиграции оставшийся безымянным член Кубанского правительства N... дал прочитать Елисееву свои записки периода 1918-1919 гг. и позволил сделать из них выписки. По некоторым причинам автор записок не смог издать свой труд. Он считался по убеждениям «левым» и республиканцем, был человеком штатским, почему его записки о Шкуро особенно интересны. В предлагаемых двух тетрадях записки N, касающиеся рейда Шкуро летом 1918 г., представлены первыми. Затем, «чтобы читателю понятны были дальнейшие мои описания, — почему, где и как я принимал участие в гражданской войне», — даны воспоминания Елисеева о событиях весны-лета 1918 г. Зачисление его в Ставрополе в отряд Шкуро, личное знакомство с легендарным партизаном, обстановка в Екатеринодаре того времени — заключают тетради.
Следующий, третий, цикл воспоминаний «С Корниловским конным» (авторское название «С Корниловским полком на берегах Кубани, в Ставрополье и в Астраханских степях в 1918-1919 гг.») — это летопись боевых действий полка, в котором Ф. Елисеев прошел путь от командира сотни до командующего полком рядом с героем Белого Дела генералом Н. Г. Бабиевым.
«Из оставшихся в живых его близких друзей и подчиненных офицеров, думаю, автор этих строк, больше чем кто другой — знает его душу и его боевой пыл, — писал Елисеев. Когда Бабиев стал генералом и начальником 3-й Кубанской казачьей дивизии на Маныче весной 1919 г., когда он занимал очень ответственную должность на жестоком фронте гражданской войны, — тогда еще более рельефно выявлялась душа его, порой и в отрицательную форму. Бабиев был человек войны. Она, война, и вознесла его па степень Героя... В эмиграции я часто думал о нем — кем бы он был здесь?! И отвечаю: зачах бы в бездействии...»
В седьмую тетрадь цикла не вошли эпизоды из жизни генерал-лейтенанта Н. Г. Бабиева, хронологически не имеющие отношения к периоду гражданской войны: детство, учеба в сотне Николаевского кавалерийского училища, Великая война на Кавказском фронте (они достаточно полно были описаны в уже вышедших книгах: Генерал-сотник. М.: 2000; 2-е доп. издание — М.: — «Рейттаръ», 2002 и Казаки на Кавказском фронте. 1914-1917. М.: Воен-издат, Редкая книга, 2001).
Ф. И. Елисеев психолог, прекрасно понимает и вырисовывает людские характеры. «Мы, Корниловцы, слышали от Запорожцев, что полковник Топорков «НЕ поворачивает назад», как и «НЕ позволит это и другим», — пишет он о другом казачьем военачальнике Белого Движения С.М. Топоркове. — Это давало нам уверенность в успехе, а его мощная квадратная фигура в черкеске, его никогда не улыбающееся лицо и короткие отрывочные распоряжения — говорили нам, что «отступления НЕ будет». Потом я часто наблюдал его в боях и думал: вот таков, видимо, был и знаменитый Аттила, только еще более мрачный и, как настоящий монгол, с более яркой внешностью».
И далее сравнивает Топоркова и Бабиева: «Топорков всегда мрачный и неразговорчивый. Полная ему противоположность — Бабиев... Эти два полковника так непохожи были друг на друга. Топорков — это камень, железо, воля, упрямство, настойчивость, угловатость. Он неладно скроен, но крепко сшит. Труд, скромность, никакого внешнего воинского шика и блеска. Все это было чуждо ему. Он только воин. Приказ начальства для него — закон. Его стихия — степь, дождь, снег, слякоть — и он тут же, с казаками — ест и спит и словно рад этому. Он — степной воин.
Бабиев же — сплошная подвижность, легкость, шик. Он красиво скроен и красиво сшит... Он должен властвовать над всеми. И даже вот под этгши бугорками — все должно быть отчетливо и молодецки. И ему так скучно сидеть без дела... И ночевать здесь он не может, так как он очень легко одет, стильно одет, одет, словно для бала. И ему здесь ночью будет и холодно, и неуютно. У него война — набег. А после него, к ночи — домой, к друзьям, к веселью. В веселье же — шум, песни, музыка, лезгинка, блеск, во всем приятность — как награда за набег».
В описании Ф. Елисеевым боевых действий из небольших эпизодов слагается цельная картина. Сам прекрасный кавалерист, он так описывает движение в бою конных масс, что его картинки захватывают и современного читателя:
«...сотни, как шли-скакали в колонне по-шести, — так и без слов команды — ринулись за своими офицерами вперед, в сокрушающий карьер...
Ни малочисленность 1-й и 2-й сотен перед грозной и наглядной силой врага, ни звук жестоко свистящих и цокающих пуль, готовых, казалось, снести целиком голову с плеч, ни чувство страха смерти — ничто уже не волновало... все отлетело прочь! Впереди всех, с поднятыми вверх шашками, блестя клинками на утреннем солнце, давая пример своим подчиненным казакам — скакали командиры сотен.
Было яркое теплое солнечное весеннее утро. То утро, когда проснувшийся жаворонок начинает виться в воздухе на одном месте и петь песнь свою... И когда в природе чувствуется еще ночная тишина и разряженность. В такое мягкое, доброе, упоительное весеннее утро —малочисленные сотни Корниловского полка — неслись на смерть...
Тихо-тихо было кругом. Й только топот бешено скачущих коней по мягкому грунту, поросшему молодым ковылем, да жестокий короткий визг смертоносных пуль навстречу — нарушал чьи-либо предсмертные секунды... Казаки даже не кричали «ура». Словно оно и не нужно было, или было еще рано. Общий порыв захлестнул всех! Блеск выхваченных из ножен шашек... Все были во власти бешеной стихии атаки. Впереди была победа или, для некоторых, смерть. И при неудаче — остановиться, повернуть назад, скрыться — было уже нельзя...»
Елисеев, как и в своих трудах по Великой войне, точно фиксирует боевые расписания казачьих частей вооруженных сил юга России, разные события из жизни Корниловского конного, ставшие полковой историей: имена и характеристики командиров и офицеров полка; зачисление в постоянные списки полка генералов Науменко и Бабиева; праздник Оренбургского казачьего училища, отмечаемый офицерами, его выпускниками; празднование Святой Пасхи в полку на фронте и, конечно, потери полка...
Казаки с гордостью носили свою форму Корниловского конного, в полку родные братья нередко служили — один в нижних чинах, другой — офицером: «...Разъезд остановился и увидел позади себя лаву конных, человек около ста. Кто они? наш полк? или красные? Рассыпав, также, в лаву всех шестерых своих казаков, урядник пошел на них для выяснения. И скоро мы узнали, что это были красные...