— Действительно, не довелось.— Рыбалко сразу посерьезнел.— Но я надеюсь, что Военный совет армии поможет освоить специфику этого рода войск.

Помнится, хотелось более подробно расспросить его, но я чувствовал, что делать этого пока не следует. Понимал: передо мной человек необычной судьбы, и по ответам, смахивающим на краткие анкетные данные, составить о нем верное представление все равно не удастся. Решил отложить до того времени, когда совместная работа сблизит нас и поможет лучше узнать друг друга.

И действительно, когда наше боевое товарищество переросло в крепкую дружбу, Рыбалко сам немало поведал о своей жизни, а общение с этим замечательным человеком многое дополнило убедительнее всяких слов. Ведь все, что происходило в военные годы с Павлом Семеновичем, происходило и со мной. В пламени сражений нас соединила общая судьба — этапы боевого пути третьей танковой...

Многое открыли мне и встречи с людьми, сталкивавшимися с Павлом Семеновичем в разное время, при несхожих обстоятельствах, но оценившими его человеческие достоинства, огромную военную эрудицию и никогда не изменявшую ему партийную принципиальность. Это — бойцы, командиры и политработники частей, которыми он командовал, и люди, выполнявшие вместе с ним особые задания партии. Их суждения помогли мне глубже понять среду и условия, в которых формировались героические черты его характера.

Воссоздать облик прославленного героя гражданской и Великой Отечественной войн П. С. Рыбалко, прошедшего путь от рядового до маршала бронетанковых войск,— моя давняя мечта. И я принимался за ее осуществление с сознанием высокой ответственности и беспредельным уважением к его памяти...

Семья рабочего Романовского сахарного завода Семена Филипповича Рыбалко жила в селе Малый Истороп, что в 30 километрах от уездного города Лебедин Харьковской губернии (ныне — Сумская область). Прокормить семерых детей на скромный заработок слесаря отец не мог, и шестеро сыновей, едва успев подрасти, нанимались в пастухи. Седьмая, девочка, оставалась на хозяйстве помогать слабой, болезненной матери.

Родители были довольны детьми. Огорчал только тре-

I

тий сын Павел. Как и все, работящий, он рос не в меру резвым и любознательным, верховодил сельскими ребятишками, был неутомимым выдумщиком и заводилой.

Убедившись, что самому не унять озорника, Семен Филиппович решил отдать его — единственного из семерых — в церковно-приходскую школу. Авось, поубавится у парнишки прыти.

И действительно—поубавилось. Павел увлекся учением и проявил недюжинные способности. Другим одногодкам не раз попадало линейкой по лбу, Павла же наказывать было не за что. В учении преуспевал, удивляя учителя четким, аккуратным почерком.

В 1907 году, когда ему исполнилось тринадцать, Павел окончил школу. Сельский священник сразу же повел его в контору.

— Возьмите, не пожалеете,— заверил бухгалтера.— Такую чистоту письма редко у кого встретишь.

И начал Павел переписывать счета и наряды. Родители радовались: наконец-то сын при деле и, может, со временем «выйдет в люди». Сам же он был огорчен и растерян — сверстники стали сторониться.

— Ты нам уже не ровня,— говорили они.— Ты теперь конторский, а мы...

Павел поклялся любой ценой избавиться от этого ненавистного звания.

Если бы он мог знать, как все обернется!

Как-то в середине дня в контору вошел взволнованный мастер.

— Беда-то какая: такого хорошего слесаря потеряли...

— Ты о ком? — не понял бухгалтер.

— Неужели не знаете? — удивился мастер.— Семену Рыбалко кипящим сиропом ноги обварило...

Павел опрометью кинулся вон из конторы.

Ожоги были страшные. Раны долго не заживали. Но самое ужасное — ноги у Семена Филипповича навсегда отнялись. Судьба искалеченного мастерового не интересовала сахарозаводчика. Семья начала бедствовать, и Павел попросился в заводскую мастерскую. Работал учеником токаря за мизерную плату — три рубля в месяц.

За четыре года жалования почти не прибавилось. Когда наступил 1912-й, Павел отправился в Харьков — поговаривали: в городе заработки выше.

В то время в стране промышленный застой сменился подъемом. Расширялись предприятия, строились новые,

возникла нужда в рабочих руках. Павел легко устроился подручным токаря на паровозоремонтный завод. Надежды на хороший заработок, однако, не оправдались.

Его умом и сердцем все больше завладевали революционные настроения, которыми были охвачены рабочие харьковских заводов и фабрик, не забывшие уроков первой русской революции. Вскоре под влиянием передовых рабочих и агитаторов-большевиков молодой металлист Рыбалко начал понимать, почему так несправедливо устроена жизнь трудового народа и что нужно делать для ее изменения.

И вот —война! Осенью 1914-го Павла мобилизовали. Несколько месяцев муштры, а затем отправка в Галицию, на фронт.

Вместе с пополнением в окопы приходили слухи, что в Петрограде и Москве забастовки, что большевики призывают народ свергнуть царя, раздать землю крестьянам, фабрики — рабочим. Но главное — кончать империалистическую войну. Все это находило самый живой отклик в солдатской среде.

Боевые действия продолжались, и счет жертвам рос. Не избежал печальной участи и солдат Рыбалко. Летом 1916 года его, тяжело раненного и контуженного, эвакуировали в тыл.