Махно ни на минуту не оставлял мысли совершить побег, примем не в одиночку, а массовый. Тюремные надзиратели перехватили еще одну его шифрованную записку: «Товарищи, — говорились в ней, — пишите, на чем остановились: будем ли что-нибудь предпринимать? Сила вся у вас, у нас только четыре человека. Да или нет — и назначим день. До свидания, привет всем». Поняв, что готовится побег, тюремщики усилили надзор за заключенными, и, когда 31 декабря 1908 г. Махно и его товарищи пс камере № 8 предприняли попытку бежать, схватили их3132.

Махно всю жизнь считал, что его выдал провокатор, член их организации Н. Альтгаузен. А предали Махно, дав на предварительном следствии ложные показания о его участии в убийстве, и тем самым подвели его под военно-окружной суд ближайшие друзья — видные члены организации Н. Зуйченко и И. Левадный20,

Жандармы вынашивали планы захвата руководителей организации. В ночь накануне нового 1910 г. уездный исправник долге обсуждал с Н. Альтгаузеном, каким путем можно выманить из подполья Семенюту и арестовать его. Провокатор заявил, что вс второй следственной камере сидят лучшие дружки Семенюты Н. Махно, Е. Бондаренко, К- Кириченко и К- Лисовский, от име--ни которых можно написать главарю анархистов письмо с просьбой организовать их освобождение во время доставки в Екатери нославскую тюрьму.

Полицейский чин заставил своего собеседника написать тако<; письмо от имени гуляйпольцев, сообщив в нем имя Альтгаузена как провокатора и потребовав от имени арестованных убрать его

4 января 1910 г. тюремное начальство сообщило Махно и его друзьям о том, что они переводятся из Александровской в Екате-ринославскую тюрьму. Весь день арестанты были возбуждены, вс время кратких встреч между собой вели разговоры о том, что этс единственный случай для побега; надеялись, что Семенюта попытается их освободить. Махно, встретив Альтгаузена, которого считал виновником своего ареста, пригрозил ему жестоко! расправой.

Обвинять своего бывшего сотоварища в измене Махно не имел морального права. Находясь в 1909 г. в Александровской тюрьме, Махно рассказал соседу по нарам, некоему А. Сидуре, об убийстве пристава Караченцева, указав при этом, что один из убийц — С. Кравченко — проживает в собственном доме в Александров-ске, недалеко от тюремной площади. Это вскоре стало известие тюремным властям. Попав в Псковскую тюрьму, Сидура на одном из допросов в обмен на смягчение наказания предоставил эт^ информацию жандармскому ротмистру, который не замедлил срочно передать ее Екатеринославскому губернскому жандармскому управлению и арестовать Кравченко33.

Знай Н. Альтгаузен содержание тайной жандармской переписки, он мог бы выдвинуть такое же обвинение и против Махно Нестор стойко держался на допросах, не выдавал товарищей п< организации, но, вернувшись в камеру, он охотно, с присущей кре стьянам подробностью и дотошностью рассказывал соседям о подвигах гуляйпольских анархистов. Непомерное бахвальство и болтливость делали его по сути предателем.

Около шести часов утра 5 января арестанты были доставлены на станцию. До отправления поезда № 10, к которому был прицеплен арестантский вагон, оставалось 15 минут, анархисты были размещены под охраной жандармов и солдат 133-го пехотного Симферопольского полка в зале ожидания третьего класса.

Когда колонна шла ночью по городу, ее несколько раз обогнал одинокий прохожий. В нем Нестор сразу же узнал Семенюту и теперь надеялся на чудо, на освобождение.

Махно внимательно рассматривал пассажиров и первым увидел высокого человека, одетого в черную барашковую шапку, белый короткий полушубок с наброшенным на плечи башлыком. Махно быстро прокручивал в голове разные планы побега, когда Семенюта откроет стрельбу.

Его мысли прервал истерический крик Альтгаузена: «Старшин конвоир, меня хотят убить!» Находившийся рядом унтер 1 орянин выхватил пистолет, солдаты навели ружья на арестантов и лишь один из конвоиров — Борыбин — бросился за Семенютой, который быстро пробирался к выходу. Махно напряженно ждал развязки. Па привокзальной площади раздались выстрелы. Он насчитал 8 револьверных выстрелов и вскоре увидел вернувшегося запыхавшегося конвоира и станционного жандармского унтер-офицера31. Оп понял, что Семенюта ушел и последняя надежда на освобождение рухнула.

Прибыв 5 января 1910 г. в Екатеринославскую тюрьму, Махно первым делом попал к помощнику губернского тюремного инспектора, который скрупулезно записал, что арестант имеет рост 2 аршина 4 вершка, глаза у него карие, волосы темно-русые, на левой щеке около глаза шрам. В дело были внесены сведения о том, что Махно малограмотен, говорит на малороссийском и русском языках, холост, православного вероисповедания. На момент поступления в тюрьму денег и ценных вещей не имел. В графе о поведении размашистым почерком было написано «удовлетворительное»32.

Махно пробыл в Екатеринославской тюрьме почти полтора голе и пережил здесь, пожалуй, самые страшные дни своей жизни. С 20 по 26 марта 1910 г. в Екатеринославе проходил суд над iрунпой анархистов, в том числе и Махно. Судил их Одесский военно-окружной суд. Рассматривая политические дела, эти суды применяли, как правило, традиционную 279-ю статью, согласно которой за участие в нападениях на должностных лиц, за вооруженное сопротивление им, а также за экспроприацию на дело революции они могли либо объявить подсудимому смертный приго-