Как видно, в изложении появилось много дополнительных деталей, и некоторые из них мало согласуются с первым рассказом. Из сообщения Ниме-чека ясно, что Моцарт отправился в свою комнату один, и, возможно, это видели его друзья, разделившие с ним ужин. Нет и слова ни о Констанце, ни о приготовлении пунша. Кроме того, удивление и восхищение той легкостью, с которой Моцарту давалась композиция, — главный акцент, сделанный биографом. Констанца, наоборот, излагает историю как некий занимательный факт, как иллюстрацию моцартовской капризности и легкомыслия и, напротив, великодушия и преданности его жены, всегда готовой помочь своему мужу. Но можно ли безоговорочно верить такой версии, когда свои достоинства подчеркнуты за счет принижения чужих? Не потому ли Нимечек, знавший Моцарта лично, в переписке с издательством «Брейткопф и Гертель» высказался вполне определенно: «Я верю далеко не всему, что рассказывает или показывает мадам Моцарт»ь.

История с увертюрой к «Дон Жуану» на этом не заканчивается. Стэффорд отмечает, что в изложении ее Арнольдом (1803) добавлена новая деталь: «Еще до того, как Констанца дала ему пунш, он был уже изрядно пьян»с. Наконец, в 1862 году выходят в свет мемуары актера А. Генаста, опубликованные его сыном, где все приобретает совсем уж фантасмагорический оттенок. Оказывается, прежде чем ехать домой, Моцарт в компании Генаста и нескольких певцов провел вечер в обществе некоего гедониста-священника за роскошным ужином с прекрасной едой и великолепными венгерскими винами. Моцарт пребывал в сильном опьянении и только глубоко за полночь в сопровождении друзей, горланя, естественно, арию «с шампанским», вернулся в свое жилище. Здесь спутников одолел сон, но их разбудили мощные звуки: Моцарт за инструментом писал увертюру*1.

Как видно, чем далее публикация отстоит от реальных событий, тем более история обрастает подробностями, иногда совсем неправдоподобными. Одна из них весьма красноречива — игра Моцарта на инструменте, хотя по многочисленным источникам хорошо известно, что он практически никогда не сочинял оркестровые пьесы за клавиром.

Вообще, шума и сплетен вокруг склонности Моцарта к пьянству довольно много, а свидетельств, не вызывающих сомнения, напротив, мало. Аберт, например, считает, что репутации Вольфганга сильно повредило его тесное общение с труппой театра Ауф дер Виден и Шиканедером, «распущенность которого была известна всему городу», весной и летом 1791 года, то есть в пе-

а Несколько анекдотов из жизни Моцарта, поведанных нам его вдовой // Моцарт. Истории

и анекдоты, рассказанные его современниками. С. 126.

Ь Письмо от 21 марта 1800 г. — См.: Рег/аИ1 /. ЕшШНгогщ // №ете1$сНек Р X. ЬеЬеп <1ез

к. к. Каре11те1$1ег5 \\ЫГ§ап{> СопИеЬ МогаП пасЬ Оп§шак)ие11еп ЬезсЬпеЪеп. Рга§, 1798 (герг. МйпсЬеп, 1984). 5. VI.

с 5Ш#огс1. Р. 96.

д 1ЬШ. Р. 97.

«Гуляка праздный» ?

А

Н

Л

1>

Е

О

а

А

К

ГО

К

риод создания «Волшебной флейты»3. Однако далее Аберт замечает, что «для распространившихся позднее слухов о его чревоугодии, пьянстве, беспутстве не было ни малейших оснований. Это доказывают письма к Констанце с их тоской по жене и семье, с их чувством пустоты и одиночества, истребить которые не могли никакие оргии Шиканедера»ь.

Гораздо большего внимания заслуживает реплика свояченицы Моцарта Софии Хайбель (воспроизведенная в биографии Ниссена) о том, что она «никогда не видела Моцарта пьяным, о чем теперь пишут на весь свет: он мог выпить, лишь чтобы поднять настроение. Ему, правда, доставляло удовольствие, когда была возможность, угостить чем-нибудь своих гостей (чаще, к сожалению, мнимых друзей и бессовестных нахлебников...). Это окружение не прибавляло Моцарту ни доверия, ни почета»0. Столь же категоричен и Иоганн Непомук Гуммель, ученик Моцарта, живший в его доме в отроческом возрасте в 1786—1788 годах. Он утверждал, что учитель никогда (может быть, за исключением отдельных моментов, связанных с Шиканедером) не был склонен к излишествам01. В дневнике Наннерль имеется лишь одна запись о том, что Вольфганг к ее именинам приготовил пунш. Наконец, систематическое пьянство, якобы сопровождавшее венские годы Моцарта, плохо увязывается с его славой блестящего пианиста-виртуоза, так как неизбежно сказалось бы на его игре. Известно, что после 1788 года он редко давал концерты в Вене, но выступал публично в Дрездене, Лейпциге, Берлине, Франкфурте-на-Майне. И конечно, нет ни одного критического замечания, которое бросало бы тень на его пианистическую репутацию.

Поэтому вряд ли одной из причин жизненного краха Моцарта могла быть его стойкая склонность к выпивке. Он не был совершенным трезвенником, и, быть может, в периоды особенно высокого творческого напряжения, когда из-под его пера выходили столь масштабные партитуры, как «Дон Жуан» или «Волшебная флейта», он позволял себе некоторую разрядку с помощью алкоголя. Но в целом в его отношении к спиртному больше от привязанности гурмана, чем от зависимости пьяницы; в вине он ценил тонкий вкус и способность дарить веселье, а не беспамятство.

Еще одна (как многие считают, пагубная) страсть, сопровождавшая Моцарта в его жизни, — игра. Он был игрок, причем его подвижная психика и недюжинный темперамент позволяют предположить, что страстный. Разные игры (в том числе и азартные) были знакомы ему с ранних лет. Леопольд, добропорядочный отец семейства и почтенный бюргер, не видел в этом ничего зазорного, с удовольствием играл сам и учил своих детей. И, скорее всего, Вольфганг с детства приучился держать себя под контролем. Впрочем, этому верят не все.