Культя его искалеченной ноги была укреплена во впадине пластмассового протеза. Она удерживалась на месте своего рода ременной упряжью, стянутой ниже и выше колена. Я пробормотал что-то насчет того, как здорово все это сделано.

Он вынул из своей сумки брюки и твидовый пиджак и надел их.

– Возвращение в «Дарлбрук» – это последний шаг в моей психологической реабилитации, – сказал он. – До сих пор я не очень-то справлялся с собой. Сейчас вдруг наорал на сына Лэндберга. Оказывается, мне все еще трудновато переносить шуточки насчет моего несчастья.

– Могу вас понять, – сказал я.

– Мне нужно извиниться перед мальчуганом, а потом я намерен крепко выпить. Не хотите пойти со мной?

– Меня устраивает любой предлог для выпивки, – сказал я.

Мы вышли из номера и спустились в вестибюль. Питер сразу направился к стойке, из-за которой молодой Лэндберг мрачно наблюдал за его приближением. Питер остановился у стойки и закурил, после чего мягко улыбнулся парню.

– Что-то я подзабыл, как тебя зовут, – сказал он.

– Ричард, – сказал юноша.

– Тебя называют Дик?

– Большинство называют меня Ричем… сэр.

– Я должен извиниться перед тобой, Рич. – Питер глубоко затянулся сигаретой. – Оттого, что мне приходится ковылять на этой проклятой искусственной ноге, я иногда становлюсь ворчливым идиотом. К тому же я здорово устал да еще чуть не поскользнулся и не рухнул в сугроб перед самым входом.

Могу сказать, что он заставлял себя говорить небрежно о своей ноге. Это было похоже на упражнение в самодисциплине.

– Мы можем с тобой забыть об этом инциденте и начать наше знакомство с чистого листа?

– Конечно! – с посветлевшим лицом сказал Рич. – Могу я что-нибудь сделать для вас, сэр?

– Можешь называть меня просто Питер. А твоя мать здесь? Я еще не поздоровался с ней.

– Сегодня она себя неважно чувствует, сэр… то есть, Питер. И ушла к себе сразу после обеда.

– Передай ей привет и скажи, что буду рад увидеться с ней завтра утром, – сказал Питер. – Ты участвуешь в завтрашнем соревновании по прыжкам с трамплина?

– Мне пока за ними не угнаться, – смущенно признался Рич. – Ведь сюда съехались лучшие спортсмены со всей страны.

– А я никогда и не был особенным специалистом по прыжкам, – сказал Питер. – Даже когда еще не обзавелся этим превосходным механизмом. – Он небрежно хлопнул себя по правому бедру. Затем обернулся ко мне: – Пойдем, Джим, посмотрим, можно ли пить виски в этом баре.

– Вы можете получить все, что пожелаете, Питер, – сказал с радостной улыбкой Рич, но я видел, что он все же был немного не в себе. – Пожалуй, я тоже должен извиниться перед вами. Я должен был сделать то, о чем вы просили.

– Хотя ты этого и не поймешь, Рич, но я в долгу перед тобой.

Мы двинулись к бару.

– Я действительно очень ему обязан, – сказал мне Питер. – Каждый раз, когда я принуждаю себя шутливо говорить об этом, мне становится легче.

Мы пробрались через заполненный шумной веселой толпой гриль-зал к бару и заказали себе по бурбону. В углу кто-то лихо барабанил на пианино зажигательный южноамериканский танец. Несколько пар в ярких красочных нарядах увлеченно отплясывали, время от времени оглашая зал восторженными криками.

Откуда-то возник Макс со своей неизменной радушной улыбкой.

– Я вижу, вы уже сошлись, – сказал он. – Тебе понравилась комната, Питер?

– Очень, – сказал Питер. – И я имел удовольствие извиниться перед Ричем за то, что поступил как последний кретин. Так что теперь чувствую себя превосходно. Я хотел бы тебя угостить, Макс.

– Нет-нет! Первая выпивка за счет заведения, – сказал Макс и кивнул бармену.

Мы повернулись спиной к бару и стали рассматривать танцующую молодежь.

– Весьма красочная публика, просто приятно смотреть, – сказал Питер.

Макс усмехнулся:

– Большинство сказали бы, что причина успеха «Дарлбрука» заключается в наших неизменно благоприятных условиях для катания.

– Но ведь здесь не обходится и без твоего личного ноу-хау, которое и сделало тебя таким неотразимым хозяином «Логова», – сказал Питер.

– Я бы не исключал и другой причины популярности нашего курорта, – сказал Макс. – В частности, изобретения брюк из эластичной ткани. Лыжи вполне могли бы остаться спортом, к которому все, за исключением горстки энтузиастов, относились бы с пренебрежением, если бы для женщин не придумали этих облегающих брюк. То, что они сделали с женской фигурой и возбуждением мужского либидо, превратило лыжный спорт в самый популярный вид.