— Полюбуйтесь!.. Еще неделя, полторы и мы могли бы снять карантины, а теперь вот... точно нарочно для делегатов!..

В телеграмме из Ветлянки, подписанной кем-то из врачей, значилось: «Неожиданный рецидив. Заболела Анна Обойденова, девица шестнадцати лет».

Через минуту граф Лорис-Меликов потребовал меня к себе в кабинет. Я вошел. Он был очень взволнован, озабочен, нервен и нетерпелив...

— Читали телеграмму из Ветлянки? Так вот что, милый: скачите сию минуту к начальнику телеграфной станции8 и скажите ему (граф посмотрел на свои часы), чтобы ровно через 45 минут вот здесь, в этом кабинете или лучше в соседней — вот той комнате, действовал телеграфный аппарат для моих личных переговоров с Ветлянкой.

Я заикнулся было сказать, что так скоро невозможно это сделать, но торопыга граф нетерпеливо и решительно оборвал меня:

— Никаких возражений! Чтоб было так, как я сказал!..

После такого сюрприза я, как угорелый, вылетел из дома губернатора и через минуту летел уже на лихаче к начальнику телеграфной станции, помещавшейся вместе с квартирой его на той же губернаторской площади.

Начальником станции был тогда Пузыревский, человек огромной энергии, лично прошедший все ступени слркбы — от «служителя» телеграфного дела, простого монтера, до начальника станции. Этот опытный, добросовестный служака любил свою специальность и отдавался ей беззаветно и страстно.

Выслушав приказание Лорис-Меликова, он сначала схватился обеими руками за голову, а затем, сообразив что-то, в одно мгновение в чем был (в простом домашнем пиджаке) бросился в мастерские, оставив меня у своих дверей...

Вернувшись в канцелярию, я увидел через десять минут против окон ее на телеграфном столбе самого Пузыревского, приколачивавшего к столбу изолятор, а внизу нескольких рабочих с проволокой и другими принадлежностями в руках. Работа кипела. Я видел ясно, что успеть сделать в 45 минут все то, чего желал граф, можно только таким путем. Пузыревский не мог, конечно, никому довериться, зная, что из этого ничего не выйдет, и не рискуя ничем, сам превратился в рабочего.

Через несколько минут в комнате, предназначенной для телеграфа, установлен уже был аппарат, а еще через несколько минут сделана была проба, и за пять минут до назначенного графом срока Пузыревский, весь в грязи и в пыли, влетел впопыхах в нашу канцелярию и заикаясь (он был заика) объявил мне:

— До-о-л-л-о-жите графу, что ап-па-па-рат действует!

И, взглянув при этом на часы свои, он многозначительно указал мне пальцем на стрелку.

Кода я доложил об этом графу, он в первую минуту до того был удивлен, что, судя по выражению его лица, просто не верил ушам своим, а затем радостно воскликнул:

—- Неужели? Все готово? А Пузыревский здесь?!! — И после моих ответов граф весело вскочил с кресла и, быстро выйдя в канцелярию, наткнулся там на грязного, потного начальника станции и сказал ему:

— Большое спасибо вам... И вам, мой дорогой, — обращаясь ко мне...

Извинившись за свою неряшливую внешность, Пузыревский проводил графа к телеграфному аппарату и показал, что он действует исправно.

— Вот спасибо, вот спасибо! — повторял Михаил Тариелович про себя, но по адресу Пузыревского. — Теперь я могу непосредственно разговаривать и с Ветлянкой, и с делегатами...

Очень довольный таким успехом, граф любезно кивнул нам головою и скрылся в свой кабинет...

При аппарате дежурили посменно телеграфисты...

О рецидивистке Анне Обойденовой мы получали по нескольку телеграмм в день.

В результате оказалось, что она представляла собой единственный случай заболевания, окончившегося впоследствии выздоровлением. Но зато к самому приезду в Ветлянку иностранных делегатов болезнь Обойденовой, как нарочно, вполне развилась, дав, таким образом, необходимый материал для исследования.

Большинство ветлянских заболеваний по форме своей относились к так называемой легочной чуме, т. е. чуме, представляющей собою род бронхопневмонии, протекавшей обыкновенно бурно, длившейся от 3 до 5 дней и оканчивавшейся смертью. Анна Обойденова заболела чумою бубонною, и вот ее-то подвергли иностранные ученые строгому научному исследованию. Образовавшие у нее бубоны были вскрыты чуть ли не самим Гиршем, и происходившее затем в Ветлянке совещание врачей длилось до поздней ночи.

Лорис-Меликов в эти часы почти не отходил от телеграфного аппарата, и в час ночи сам Гирш телеграфировал ему окончательный результат их исследования. В ветлянской болезни была признана настоящая азиатская чума, т. е. так называемая апоплектическая, молниеносная чума. К слову сказать, такая скоротечность чумы в Ветлянке сказалась, кажется, только одним случаем с казаком Петровым, умершим через несколько часов с момента заболевания.

Как бы то ни было, но наличность в Ветлянке рецидива и категорическое авторитетное определение самой болезни очень озабочивали Лорис-Меликова. Он опасался, чтобы локализованная уже и прекратившаяся было до него эпидемия не вспыхнула с новой силой.

Иностранные делегаты не заживались долго в Ветлянке. Они достигли своей цели и через несколько дней, после кратковременного карантина на месте и радикальной дезинфекции разъехались...

А у нас тут-то и началась работа по оздоровлению как всей губернии, так и особенно ее рыбных промыслов (ватаг) с их ларями для хранения соленой рыбы и прочим.